Когда обрадованный тем, что его отпустили, мальчик выскользнул за дверь, Эмма, как бы оправдываясь, сказала:
— Вот какие дети рождаются от людей, подобных моему муженьку.
— Не горюй, — ободрил ее Альфред. — Будет у тебя и настоящий ариец.
Ярослава стала поспешно прощаться. Она не хотела ни минуты оставаться здесь. Поскорее бы стряхнуть с себя всю грязь, которая могла к ней прилипнуть.
Когда Ярослава ушла, Эмма игриво заметила:
— Ты мог бы оставить и ее. Или она не в твоем вкусе?
— Ты угадала, — ответил Альфред. — Неужто не видишь, что она не чистокровная немка? Бьюсь об заклад, в ней есть что-то еврейское.
— Ты меня оскорбляешь, Альфред. Я никогда не стала бы дружить с еврейкой. К тому же у нее безукоризненная репутация.
— И все же не мешает к ней присмотреться поближе, — наставительно произнес Альфред. — Впрочем, хватит об этом. Давай я помогу тебе раздеться.
— Ни в коем случае, — отозвалась Эмма. — Ложись в постель. Ты мой повелитель — я твоя раба.
Альфред одобрительно похлопал ее по голой лоснящейся спине и пошел к кровати.
— Мой шеф — большой оригинал, — сообщил он. — Улегся спать с любовницей, и вдруг за окном грянул духовой оркестр. Так он бросился к окну в чем мать родила и слушал марш. Его дама была взбешена.
— Надеюсь, ты не последуешь его примеру? — осведомилась Эмма.
— Кажется, у тебя нет оснований… — обидчиво отозвался он.
— Обожаю военную музыку, — сказала Эмма. — Готова даже рожать под марш. Уж в этом случае Германия получит настоящего солдата!
Зимоглядов ехал в Нальчик не один: с ним был Глеб — его двадцатидвухлетний сын от первой жены. Отслужив в армии, он приехал к отцу как нельзя кстати. Зимоглядов очень торопился в дорогу, намереваясь встретиться с матерью Петра, своей бывшей женой, и, если это будет необходимо, принять все меры к тому, чтобы обезопасить себя. Он знал, что Петр уже сообщил матери о внезапном воскрешении своего отчима, и медлить было бы опрометчиво.
Зимоглядов провел свое детство на Северном Кавказе и сейчас, в поезде, умиленно и жадно смотрел в окно.
От Котляревской до Нальчика поезд тащился медленно: дорога постепенно, но упрямо поднималась в гору. Равнины с высокой, шелестевшей созревшими стеблями кукурузой сменились предгорьем. Берега горных рек полыхали сизыми облаками облепихи с длинными гроздьями оранжевых ягод. Даже из окна вагона чувствовалось леденящее дыхание воды. Над едва приметными тропками среди колючих кустарников, будто от выстрелов, взметались фазаны.
— Дикий Кавказ, — проникновенно сказал Зимоглядов. — Честное слово, Глеб, как только я проезжаю Ростов, так сейчас же чувствую дыхание родных, бесконечно милых гор. Земля моих предков — терских казаков…