Он провел меня через освещенный холл… по коридору… к задней лестнице и завел в свою библиотеку.
Это была вытянутая в длину комната с двумя высокими узкими окнами в дальнем ее конце — тогда, помню, их уже закрывали шторы. В полумраке — ведь одна свеча давала мало света — он задержался у двери, налево от которой стоял в те времена резной дубовый старомодный шкаф. Подошел к нему.
И со странным, отсутствующим видом заговорил, обращаясь, как мне показалось, больше к себе самому, чем ко всему остальному миру.
— Она не поймет, — шепотом говорил он, вопрошающе глядя на меня. — Нет… Поймет ли?
Потом он замолчал, достал из нагрудного кармана небольшую связку ключей. На один из полдюжины он хмуро воззрился, вертя ключ перед глазами и что-то обдумывая.
Я хорошо знала отца, поэтому не проронила ни слова.
— Они слишком пугливы… да, слишком… лучше я поступлю иначе.
Он опять замолчал и взглянул мне в лицо — будто на портрет, писанный маслом.
— Они… да… лучше я поступлю иначе… иначе… да. И она не догадается… она не подумает…
Мгновение он пристально смотрел на ключ, потом перевел взгляд на меня и, неожиданно подняв ключ в руке, отрывисто проговорил:
— Вот, дитя… — А через секунду добавил: — Запомни этот ключ.
Ключ был странной формы — не похож на другие.
— Да, сэр. — К отцу я всегда обращалась так — «сэр».
— Он открывает вот что… — Отец резко хлопнул по дверце шкафа. — Днем он всегда здесь. — На последних словах отец опять опустил ключ в карман. — Поняла?.. А ночью — у меня под подушкой. Ты слышишь меня?
— Да, сэр.
— Не забудешь про этот шкаф? Дубовый… сразу от двери налево… Не забудешь?
— Нет, сэр.
— Какая жалость, что она девушка, притом такая молоденькая… увы, девушка и такая молоденькая… Неразумна… легкомысленна. Так запомнишь?
— Да, сэр.
— Тебе следует помнить.
Он обернулся и изучающе посмотрел на меня, как человек, который вдруг принял решение. Думаю, на какой-то миг он отважился доверить мне намного больше того, что сказал. Но если и так, он отказался от этой мысли, потому что, помолчав, проговорил медленно… жестко:
— Ты никому не скажешь о том, что услышала от меня, — иначе вызовешь мое неудовольствие.
— О нет, сэр!
— Славное дитя! — Он помолчал. — Не скажешь, кроме как в том случае, — заключил он, — если в мое отсутствие доктор Брайерли — ты, конечно, помнишь худого, в очках и черном парике джентльмена, гостившего у нас три дня прошлым месяцем, — если он появится в нашем доме и спросит ключ. Ты поняла? В мое отсутствие.
— Да, сэр.
Тогда он поцеловал меня в лоб и произнес:
— Вернемся.
Что мы и сделали в полном молчании. Стенала буря: казалось, погребальная песнь, исполняемая на громадном органе, сопровождает наши шаги.