Официант спросил, не подать ли десерт. Я в жизни не заказывал десертов, однако, на этот раз, чтобы убить время, попросил принести что-нибудь на его собственный вкус. Он тут же принес мне увесистый кусок шоколадного торта. С таким десертом я мог спокойно просидеть еще пару часов.
Ресторан закрывался в половине двенадцатого, и в одиннадцать я все еще надеялся, что Генри покажется в дверях с виноватой улыбкой на губах, которую многие находили очаровательной и даже неотразимой. Думаю, при виде меня эта улыбка сползла бы с его лица. В четверть двенадцатого страх в ожидании предстоящей встречи сменился слабой надеждой на то, что встреча не состоится вовсе. Я уже выпил кофе с коньяком и приступил к новой кружке пива. Заведение закрывалось, официант снимал со столов скатерти и начинал убирать зал.
Боковым зрением я видел, как голубоглазый складывает свою газету — он уже давно расплатился по счету — и снимает шляпу и пальто с вешалки. Боковым зрением я видел, что он приближается. Он подошел к моему столику — через одну руку он перекинул пальто, в другой держал шляпу — и, улыбнувшись, спросил:
— Erwarten Sie jemand?
Голубизна его глаз была почти бесцветной, прозрачной.
— Entschuldigung, — ответил я. — Ich spreche nicht Deutch.
— Sind Sie schwedisch?[19]
Поскольку я не могу, не погрешив против истины, утверждать, что чувствовал на себе чужой взгляд, — утверждать, что этот человек вызвал во мне какие бы то ни было подозрения, я тоже не стану. Напротив, за исключением глаз, все в нем излучало приветливое добродушие. Никак иначе описать это я не могу. Упитанный, но не толстый, в уродливом костюме и коричневых, несмотря на вечернее время, ботинках, он держал в руках пальто из простенького, скучного твида и поношенную шляпу. В те времена так выглядели заурядные инженеры — мужчины, которые осознали, что их лучшие дни уже позади, и легко смирились с этим, поскольку с самого начала особо ни на что и не рассчитывали. Они выглядели как старички, и не скрывали этого — возможно, они всегда выглядели как старички. Они никогда не говорили незнакомым людям «ты» — незнакомец обратился ко мне на «вы» — и в массе своей были вполне безобидны. Не вписывались в общую картину только глаза — светло-голубые, как небо над горизонтом. Такие глаза меня всегда настораживали. Почему — не знаю. Быть может, однажды меня избил парень с такими же глазами, хотя ничего конкретного я вспомнить не могу. У Рогера Брюна, инквизитора, тоже были такие глаза.
Но общее впечатление, если и не вызвало во мне чувство полного доверия, то, во всяком случае, ослабило мою бдительность. Так что я ответил, по-шведски: