С того момента, как ареной всего происходящего стала улица Сент-Антуан, ни одна мелочь не ускользнула от взоров Танги и дофина. Особенно взволновало это событие дофина, он еще не привык к подобным зрелищам и весь дрожал, а изо рта вырывались какие-то нечленораздельные звуки. Когда же Арманьяк упал, а Каплюш занес шпагу над его головой, дофин выхватил стрелу из колчана и быстро приладил ее к тетиве. Лук согнулся, как гибкая лоза, правую руку юноша приподнял, отвел к плечу и натягивал тетиву, а левая, державшая лук, была чуть опущена. Трудно было сказать, что раньше достигнет своей цели: шпага Каплюша или стрела дофина, хотя разница в расстоянии была значительная. Но тут Танги поспешно выхватил у дофина стрелу, и королевский стрелок переломил ее пополам.
— Что ты делаешь, Танги? Что такое? — сказал дофин и топнул ногой. — Разве ты не видишь, что эти люди собираются убить одного из наших? Бургундец убьет Арманьяка.
— Пусть умрут все Арманьяки, монсеньер, но ваша стрела не должна обагриться кровью этого человека.
— Но, Танги, Танги! О, взгляните!..
Тогда Танги вновь бросил взгляд на улицу Сент-Антуан: голова Арманьяка валялась в десяти шагах от его тела, и мэтр Каплюш, в то время как с его шпаги капала кровь, спокойно насвистывал мотив известной песенки:
Герцог Бургундский,
Да ниспошлет тебе бог
Одну только радость.
— Взгляни же, Танги, взгляни, — плача от ярости, говорил дофин, — если б не… если б не ты!.. Взгляни же…
— Да, да, я вижу, — отвечал Танги, — но, повторяю, этот человек не должен был умереть от вашей руки.
— Богом заклинаю, кто этот человек?
— Этот человек, монсеньер, — мэтр Каплюш, палач города Парижа.
Дофин низко опустил голову, руки его бессильно повисли.
— О кузен мой, герцог Бургундский, — глухо сказал он, — не хотел бы я, дабы сохранить четыре самых прекрасных королевства христианского мира, использовать людей и средства, какими вы пользуетесь, дабы отнять у меня то, что мне осталось.
Тут кто-то из свиты Каплюша схватил за волосы голову мертвеца и поднес к ней факел, свет упал на лицо, чьи черты не исказила агония, и Танги, стоя наверху бастильской башни, узнал лицо своего друга детства Анри де Марля, одного из самых горячих и преданных своему делу Арманьяков; глубокий вздох вырвался из его широкой груди.
— Черт побери, мэтр Каплюш, — сказал человек из народа, поднося голову убитого к палачу, — вы мастак в своем деле, вам что первому канцлеру Франции голову отрубить, что последнему бродяге: чисто сработано и без задержки.
Палач удовлетворенно осклабился: и у него были свои почитатели.