Дружины при Гавриле Богумиловиче не было, только справа и слева от князя двое отроков вздымали прапорцы, да за спиной залессца сдерживал ярого белоногого жеребца светловолосый витязь, ровно сошедший с дорогой князьгородской иконы. Только конь витязя был не белым, а рыжим, и не оплетало его ноги черными кольцами поганое Змеище.
— Ну, Болотич, — покачал головой воевода Верецкой, — ну, хитер.
Обольянинов промолчал, чего тут скажешь? Без слов говорить и впрямь уметь надо, князь Яузский умел. Смотри, мол, брат мой тверенский, не меряюсь я с тобой оружной ратью, скромен, сам-третей стою перед твоими двумя сотнями лучших дружинников. Даже саблей не опоясался. К чему оружие здесь, во месте святом, когда встречаются братья — князья росков, Дира великого потомки? А только если захочу, будут и при мне воины не хуже твоих…
Но делать нечего.
Арсений Юрьевич одним движением остановил потянувшегося было следом Орелика. С князем остались лишь Обольянинов да Кашинский.
Анексим Всеславич пристально вглядывался в знакомое лицо залесского князя. Всем хорош Гаврила Богумилович! Осанист, дороден — но не обрюзглый. Взгляд, правда, тяжел, ну так он и у князя Арсения не легче, особенно в гневе. Глаза у Болотича темные, непроницаемые, словно все время ждет князь Яузский какого-то подвоха. И хотел бы Обольянинов увидать злобу или так какую-то особенную хитроватость — ан нет.
И чиниться Гаврила Богумилович не стал, заговорил первый, хоть и опередил тверенского князя перед Лаврой.
— Здрав будь, брат мой, княже Арсений, — и учтиво склонил голову.
Куда денешься — пришлось отвечать тем же.
— Тебе тоже здравствовать благополучно, княже Гаврила, — тверенич ответил точно таким же поклоном. — За что ж бесчестишь меня, у врат ожидая? — вроде как шутливо упрекнул он. — И где ж монахи, слуги Божьи?
— Отослал я всех, княже Арсений, — голос у Болотича сладок, медоточив. — Решил, что сам тебя встречу. Не до чинов нам сейчас, брат-князь, не время считаться, кто кому навстречу выехал да кто первым поклонился. И без того сколько свар через то случилось!
Не поспоришь, нехотя признал Обольянинов правоту залессца. Кругом прав. Обкладывает, словно волка, правотой своей. Мягко стелет, как говорится.
— Спасибо за честь, князь Гаврила, — Арсений Юрьевич ответил дружелюбно — а куда денешься? — Мню я, хотел ты со мной потолковать допрежь всех, не только князей, а и самого митрополита?
— Точно, — кивнул Болотич. — Хотел и хочу, брате Арсений. Здесь, в месте святом, хочу с тобой поговорить, как на духу.
— Прямо здесь, на морозе?