— Какой роск мороза испугается? Да и лишних ушей бояться не придется. Я, брате Арсений, не верю ныне даже митрополичьим служкам.
— Наедине со мной речь вести хочешь, Гаврила Богумилович?
— Отчего ж наедине? Возьми с собой бояр своих ближних, от кого у тебя тайн нету, — душевно ответил Болотич, с улыбкой взглянув сперва на Олега Творимировича, а потом на Обольянинова. — Отроков же я отошлю. Не про них дела и речи наши.
Твереничи переглянулись. Ну из кожи вон лезет обычно надменный Болотич! Один остается с тремя хорошо вооруженными воинами; а ведь знает — есть у Тверени счет к Залесску!
Четверо всадников подались в сторону, освобождая путь тверенскому поезду.
— Сюда, — указал Гаврила Богумилович, направляя кобылу на неширокую дорожку, что вела в обход стен Лавры. — Оставь нас, Юрий. Князь Арсений не по севастийскому обычаю живет, по роскскому. Не тронет он меня.
Витязь с иконописным ликом развернул жеребца. Быстро развернул, но Обольянинов успел заметить брошенный на Арсения Юрьевича взгляд. Не взгляд врага и не взгляд слуги, опасающегося за господина. Так смотрят равные на равных.
Кони князей пошли голова в голову, и едва залесский князь остро и пристально взглянул на тверенского, как Анексим Всеславич позабыл странного воина, чуя настоящую опасность, тихую и жадную, словно трясина.
— Спасибо, брате Арсений, что не убоялся слова дурного, — камышом зашуршал Болотич, — да наветов, что обо мне разносят.
— О том ли речь вести сейчас стоит, князь Гаврила?
— Не о том, верно, не о том. А о том, что с Юртаем делать после того, как ты, княже, Шурджэ прикончил. Иль, вернее будь сказано, прикончил его боярин Анексим Обольянинов, здесь, за твоим плечом едущий.
— Хороши у тебя прознатчики, княже, — только и нашелся Арсений Юрьевич.
— Приходится, — словно даже и виновато развел руками залессец. — Чтоб большую кровь не лить — приходится, да, знать все. Порой и не добром то знание добыто, только на сей раз без прознатчиков обошлось. Сам ты свидетелей смерти Шурджэ в Юртай отправил, да еще и разъярил… Слыханное ли дело, воинов оружия лишить да взашей вытолкать?
— Князь Гаврила, — тверенич стал терять терпение. — Мы ведь тут для тайной беседы, верно? Так давай прямо и поговорим. Как два князя, перед которыми — гроза. Да такая, что…
— Именно, брате Арсений, — горячо перебил Болотич. — Прямо поговорим. Как на духу тебе скажу — едва услыхал о побоище, о Шурджиной рати, — волком взвыл, кровавыми слезами возрыдал! Потому как, княже, не в обиду тебе будь сказано, чаще тебя в Юртае бываю и потому ведаю, чем побоище тверенское для всей нашей земли обернется.