В мехмонхоне — комнате для гостей пол и стены были устланы дорогими текинскими и персидскими коврами. Груды шёлковых подушек и одеял возвышались по углам строгими горками, и было их так много, точно хозяин дома собирался принять у себя на ночлег половину населения Ташкента. В глубоких нишах сияли холодной белизной чайники и пиалки старинного китайского фарфора, тускло отсвечивало серебро чеканных блюд и кувшинов.
Сбросив пиджак и рубашку, швырнув их небрежно в угол, гость повалился на курпачу и закрыл глаза. Хозяин хлопнул в ладоши. Тут же вошёл мальчик с чистым полотенцем на руке и серебряной обдастой для омовения.
— Прошу, господин.
Гость лениво открыл глаза, с натугой поднялся. Мальчик лил ему на руки, но, казалось, гость не видел и не ощущал прикосновения воды. На ковре расползалась лужа.
— Простите, домулла, но только сейчас я почувствовал, что смертельно устал.
— Не обращайте внимания, — улыбнулся хозяин. — Ахмад сейчас всё уберёт.
Мальчик аккуратно вытер полотенцем лужицу и, то и дело прижимая руку к груди, выскользнул за дверь. Гость проводил его ленивым взглядом и так же лениво спросил:
— Кто такой? Что-то раньше среди ваших слуг я не видел эту мордаху.
— Да так один, — небрежно махнул рукой хозяин. — Недавно взял в услужение. Помогает мне в мечети и по дому.
— Грамотный?
— В Бухаре учился, в медресе. Думаю со временем приспособить его к нашему делу.
Они ещё немного поговорили о мальчике, о погоде, о видах на урожай, о ценах на хлопок, и со стороны могло показаться, что гость прибыл в Ташкент только для того, чтобы узнать о том, какая здесь погода, и что нет для него более важных дел, нежели выяснить, что кипа хлопка стало намного дешевле, а виноград почему-то плохо набирает сахар и, видно, муссалаз нынче будет совсем не вкусным. Но что поделаешь! У Востока свой этикет, и как бы ты ни спешил, затянись потуже поясом терпения, не унизь себя суетливыми расспросами. Придёт время, и ты узнаешь обо всём, зачем пришёл, тебе с удовольствием выложат все новости, но не обижайся, если и твой хурджин новостей вытрясут до последней соринки.
После зелёного чая, поданного всё тем же Ахмадом, господин Камол решил, что настало время для серьёзного разговора. Он поудобнее устроился на подушках, отодвинувшись в тень, и начал издалека.
— Если мне память не изменяет, святой отец, мы расстались более трёх месяцев назад…
— Ах, как летит время! — закивал головой святой отец. — И как тут не вспомнить мудрейшего Хайяма:
За мгновеньем мгновенье — и жизнь промелькнёт…
— Истинно сказано. Но вы заметили, домулла, что в последнее время и мгновения и линии жизни стали намного короче? Во всяком случае, большевики не жалеют сил, чтобы укоротить наши дни. Или я ошибаюсь?