К утру отряд незаметно приблизился к урочищу — небольшой, поросшей ивняком и тамариском впадине, в центре которой возвышался сложенный из крупных глыб песчаника колодец. Следы верблюжьих и овечьих копыт разбегались от колодца во все стороны.
Степанишин поднял руку, все остановились.
— Миша, — шепнул он тихо Рябинину, — спешься…
Рябинин тихонько сполз с лошади и, припадая за кустами тамариска, стал приближаться к колодцу. Вокруг всё дышало тишиной, покоем, и только птичка-каменка пела свою утреннюю песенку. Миша уже хотел было подняться во весь рост, когда вдруг заметил возле глыб песчаника разостланный казахский тулуп, а на нём спящего человека в синем изношенном халате, в чёрной тюбетейке, обмотанной обрывком выгоревшей на солнце голубой чалмы.
— Доброе утро, — сказал Рябинин негромко и навёл наган на незнакомца.
Тот открыл глаза, секунду ошалело смотрел на Рябинина, не произнося ни слова.
— Вы можете встать, — предложил Рябинин.
Незнакомец поднялся, отряхнул полы халата. Его немолодое, иссечённое шрамами лицо, сморщилось от страха.
— Поднимите руки. Не понимаете? — Рябинин качнул стволом нагана вверх. — Теперь понятно? Вот и хорошо. Макарыч! — закричал он во всё горло. — Макарыч!
Бойцы сгрудились возле пленника.
— Ты кто такой? — спросил Степанишин. — Что здесь делаешь?
Старик отрицательно покачал головой.
— Моя не понимай…
— А-а-а, не понимай… Абдула! Поговори с ним по-узбекски.
Но все старания Абдукадырова результатов не дали. Пленный тыкал себя пальцем в грудь и твердил, как заклинание:
— Тоджик, тоджик, тоджик…
— Таджик, что ли? — спросил Миша. — Ну, тогда мы договоримся.
— А ты и таджикский знаешь? — с уважением спросил Степанишин.
— А почему бы и нет? Персидский и таджикский — от одного корня. Сейчас, Макарыч, я с ним побеседую.
Но собеседник оказался скуп на слова. О себе он сообщил, что зовут его Пахлавон Ниязи, что родом он из Дарваза, что год назад попал в плен к туркменам, бежал и теперь скитается по пустыне. О тех, кто сыплет отраву в колодцы, он, конечно же, ничего не знает. Никаких вооружённых людей в песках он не видел. Да и что может знать и видеть старый бедный дехканин, выплакавший свои глаза во вражеской темнице?
— Сделаем вид, что поверим, — сказал Степанишин. — А теперь, ребята, обыщите-ка его хорошенько.
В хурджине пленного среди разного мелкого скарба — старой дырявой чалмы, истоптанных каушей, мотка ниток, засохших кусков лепёшки — в глаза бросилась плоская металлическая коробка из-под монпансье. В коробке искрился белый порошок.
— А это что? — спросил Рябинин по-таджикски.