— Сюда, — позвала она из глубины комнаты за галереей. Он вошел и оказался в гардеробной. Вдоль передней стены висел впечатляющий ряд трубчатых, гофрированных, украшенных драгоценностями камзолов — до пояса, до колен, до икр — всех оттенков голубого, зеленого, шафранного и красного цветов. Под ними на деревянных вешалках висело много штанов — из атласа, кожи, бархата — а еще ниже, как в обувном магазине, стояли башмаки — с пряжками, шнурками, пуговицами, кожаные и деревянные. В комнате было темно. Девушка в зеленом муслине зажгла свечную лампу. Ему хотелось, чтобы она опустила лампу, но она держала ее перед собой, как щит.
— Все эти вещи когда-то принадлежали принцам, — сказала она.
— И где эти принцы сейчас? — Он сделал вид, будто смотрит по углам. — Что вы с ними сделали?
— Мы? Ничего. Одежда перешла к нам, когда стала им не нужна.
Он пожал плечами и добродушно покачал головой. За девушкой на стене висело изображение молодого человека в лунном свете. Это мог быть он, когда ходил по лесу. В самом деле похоже: человек на портрете был одет в его прежнюю одежду. Он протянул руку и потрогал красный бархатный воротник синего камзола, висевшего перед ним. Ниже висели кожаные штаны и стояли ботинки с серебряными шпорами. К петле был прикреплен парик, свеженапудренный, пахнувший табаком. Он заметил, что несколько разрезов в ткани камзола аккуратно зашиты. Ботинки тоже выглядели поцарапанными и поношенными, несмотря на лоск недавней чистки.
— Ты хотел бы надеть эту одежду? — спросила она из-за лампы. — Примерь ее.
— А потом? — спросил он, ожидавший чего-то другого.
— Потом ты, прилично одетый, продолжишь путешествие во дворец Розового Короля.
— Откуда ты знаешь, что я туда иду?
Она указала на комнату, полную одежды.
— Они все туда шли. — И предвосхищая его вопрос, продолжила: — Доходили до определенного места, а дальше пройти не могли. Пожалуйста, одевайся! Она говорила так, словно его нагота теперь ее раздражала, хотя до этого он чувствовал ее восхищение и интерес. — А прежде чем пойдешь, можешь поесть с нами.
Она поставила лампу на сундук и вышла из комнаты. И снова, еще отчетливее, он почему-то вспомнил противное пощелкивание веретена в комнате матери.
Прошло много времени, прежде чем он остался доволен своей внешностью. Правда, парик сидел неуклюже. Прежде чем взять лампу и спуститься по ступенькам, он бросил последний взгляд в овальное зеркало до пола. Одежда, бесспорно, придавала ему солидности, и даже выражение лица казалось не таким мальчишеским. Чего-то еще не хватало, но он не смог решить, чего именно.