Позже всю заплаканную, с порванной черкеской, в чужом полушубке привезли Кесирт на санях к Хазе. Печаль, даже горе, и еще большая отчужденность поселились в каморке несчастных женщин.
На следующее утро выяснилось, что Кесирт пикой задела плечо одного ни в чем не повинного старца. Никаких претензий, правда, от него не было. А через несколько дней стало известно, что у подножия Кхеташ-Корт у селения Уонтарой по требованию жителей села Дуц-Хоте во главе с Баки-Хаджи состоялся мехк-къял[34] по законам адата и шариата, по его решению Цинцаева Шарпудина обвинили в оскорблении чести и достоинства девушки. Баки-Хаджи требовал выселения из родного села обвиняемого, однако суд старейшин наложил штраф в виде двух коров.
Коров ни Хаза, ни тем более Кесирт, не приняли, тогда отец Цанка Алсум продал их на базаре Махкеты и отдал деньги недолго сопротивлявшейся Хазе.
Тяжелая, недобрая слава о Кесирт поползла по горам и ущельям Чечни. Не имеет права женщина, а тем более девушка, поднимать голос на мужчину. Говорили, что видно, чья дочь и кто ее родил и воспитал. Старая Хаза и Кесирт и прежде мало бывали на людях, а теперь и вовсе изолировались. Женщины называли мельницу чэртовым логовом, люди по возможности пытались обходить это место и молоть кукурузу и ячмень в других, более отдаленных мельницах.
Целыми днями Кесирт сидела в своей прокопченной маленький хибаре. Она боялась людей, боялась встреч, боялась появления ненавистного Шарпудина. Она практически ничего не ела, была унылой и печальной, по каждой мелочи ругалась с матерью, а потом по ночам тихо плакала. Вскоре она тяжело заболела; много дней жар не покидал ее тело. Во сне она часто бредила, кого-то ругала, кричала, иногда порывалась куда-то бежать.
Бедная Хаза вся извелась: она не знала, что делать с дочерью. Несколько раз приходил Баки-Хаджи — выписывал новые амулеты, читал долгие молитвы, вызывали знахаря из Ца-Ведено, привозили лекарства из Шали и Грозного.
Более двух месяцев провалялась Кесирт, но все-таки сжалился Бог над Хазой, пожалел он ее дочь, стала оживать единственная кровинушка.
Как-то утром после дойки зашла Хаза в хибару и увидала свою дочь стоящую посредине комнаты; худая-худая, длинная, как жердь, а глаза блестят — ожили.
— Нана, принеси родниковой свежей воды. Пить хочу, умираю.
Пила Кесирт воду из большой къабы,[35] а она выливается, течет живыми струйками по шее, к телу, льется вольно на глиняный пол, растекается. Смотрит мать на свою дочь, умиляется, плачет от счастья, шепотом Богу молится, благодарит его и всех пророков за воскрешение дочери. В тот же день молодого петуха мать зарезала, приготовила галушки из припасенной белой муки, бульон из лука с молоком, а вечером тыквенный пирог — хингалш — своим ароматом заполнил всю округу. Хаза бегала — земли не чувствовала; помолодела, какие-то песни пела, все у нее в руках спорилось.