А на следующее утро, когда Кесирт стала собираться впервые после болезни на улицу, заманчиво сказала:
— Кесирт, доченька, может быть ты бы оделась поприличнее, тут один парень к тебе частенько приезжает. Вдруг нагрянет вновь.
Дочь слабо улыбнулась.
— Оказывается, нана, неважно, что одеть, лишь бы голой не быть.
— Ладно, доченька, Бог с тобой.
Выйдя на улицу, Кесирт чуть не потеряла сознание от нахлынувших вместе с чистым воздухом радостных чувств. Мир был таким ярким, по-весеннему новым, веселым. Всё цвело, всё ликовало. Всё так же весело и шаловливо играл родник. Весь мир оделся в сочную молодую зелень. Горный склон вокруг кладбища пестрел многочисленными цветами, на нем беззаботно паслись коровы, еще дальше по узкому ущелью Вашандарай на летний откорм в альпийские луга перегонялось стадо овец; оно, как ленивое, заблудшее облачко, медленно ползло вверх. В голубом бездонном небе летали стайками ласточки, где-то рядом в кустах то озорно свистел, то заманчиво щелкал, показывая свою удаль, южный соловей. Его высокая песнь, «фюить-трр»-«фюить-трр», удивительно сочеталась с ласковым журчанием ручья.
За завтраком Кесирт не выдержала и спросила, что за парень к ней приезжал, при этом румянец залил ее щеки и даже тонкую, длинную шею.
— Ой, доченька, — глубоко вздохнула Хаза, — даже не знаю, радоваться или печалиться… Хороший парень, ладный, у нас ни в Дуц-Хоте, ни в округе нет такого… Я его отца знаю — Элдмар, всеми уважаемый человек, самостоятельный, а сына зовут Салах… Не знаю, и говорить стыдно, а сама в него влюбилась, — Хаза широко рассмеялась своим беззубым ртом. — Говорит на равнинном диалекте… А какие манеры, какой вежливый и деликатный… Да что я болтаю, сама увидишь. Вот эти лекарства он тебе привез. Я тебя ими лечила.
После этого разговора несколько дней о нем речи не вели, хотя обе думали только об этом. Хаза чистила двор, выбелила хату и сарай, а Кесирт снова стала рукодельничать, переделывать платья на похудевшее после болезни тело.
Примерно через неделю, когда Хаза пошла отгонять корову пастись, во дворе раздался конский топот. Высокий молодой голос крикнул хозяев. Остерегавшаяся всего после зимнего инцидента Кесирт побоялась выходить, забилась в угол. С негодованием вспомнила собак, которые ушли сопровождать мать на пастбище. Снова окрикнул пришелец хозяев и, не услышав ответа, смело раскрыл скрипучую дряхлую дверь хаты, и, наполовину войдя внутрь, — замер. Серые глаза молодого человека встретились с черно-карими глазами Кесирт. Он широко, открыто улыбнулся всем лицом.