За ангаром, видимо для каких-то строительных целей, когда-то была вырыта огромная яма. Теперь она стала помойной. Всю грязь с базара сбрасывали в этот искусственный отстойник. Стояла едкая вонь. Жирные зеленые мухи лениво взлетали над кучей. Большая крыса, увидев пришельцев, медленно уползла под матерчатый хлам, таща за собой толстый, гадкий хвост. На другом конце ямы стоял перекошенный, с выбитыми досками, общественный туалет. К нему на цыпочках, обходя многочисленные человеческие отходы, иногда, видимо по большой надобности, подходили, сжимая носы, отворачиваясь от чужого, как заразного, редкие люди.
Наконец Батык остановился, резко обернулся.
— Ну говори, — твердо сказал он, бросая острый взгляд в глаза юноши.
— Я, я… — совсем растерялся Цанка.
Он готов был провалиться в эту яму, и в тот туалет, так неловко и трусливо он себя чувствовал.
— Так что — ты? Говори! — небрежно взмахнув рукой, повышая голос, вскрикнул Батык. — Что тебе надо?
— Я, я… — стал заикаться Цанка. — Я по поводу Кесирт… — Какой Кесирт? — резко перебил его Батык, брови его сошлись, глаза злобно сузились.
— Кесирт из Дуц-Хоте, — умоляющим голосом промолвил юноша.
— Как вы мне все надоели с этой шлюхой, — злобно прошипел Батык, продвигаясь вплотную к Цанке, дыша ему снизу в лицо спиртным перегаром. — Так что тебе надо, что ты хочешь? Я на Коране поклялся — что еще вам надо?
— Успокойся, Батык! Послушай, — отступил на шаг Цанка, совсем согнулся в прощении.
— Я очень спокоен, — в упор дышал Батык.
— Понимаешь?! Просто ее очень жалко. Она одинокая, несчастная женщина…
— Хватит… Что тебе от меня надо?
— Ну, может как-то помочь. Я не говорю, что это ты своровал, просто надо бы разобраться, — умоляюще говорил Цанка.
— Чего? — надвинулся Батык. — В чем разобраться? Иди ты знаешь куда.
Он еще ближе приблизился к Цанку, легким, чисто локтевым движением мощной руки откинул юношу с пути, прошел мимо и, выбрасывая в яму недокуренную папиросу, не оборачиваясь, сказал:
— Еще раз объявишься, как женщину буду иметь и тебя и твою Кесирт.
Мгновенно кровь хлынула в голову Цанка. Теперь от ярости задрожал он.
— Стой, стой, подлюка, — закричал он, бросаясь к обидчику, на ходу вытаскивая револьвер. — Это я тебя сейчас буду иметь, и тебя, и твою мать, и весь твой паршивый род.
Батык резко обернулся и увидел направленный прямо в грудь револьвер. Глаза Цанка горели бешенством.
— Повтори, повтори, что ты сказал, шлюха, — кричал юноша в ярости. — Я тебя убью, уничтожу, как свинью!
Цанка с силой вдавил дуло револьвера в грудь обидчика, он потерял рассудок и стал нажимать на курок, однако выстрела не последовало, и в это время он почувствовал, как мощные, словно железные тиски, руки сдавили его кисть, вывернули руку, револьвер повис на кончиках обессиленных пальцев и плюхнулся в грязь. Затем последовал сильный удар, и он полетел в стенку. Пересиливая себя, Цанка вскочил, матерясь, бросился на расплывчатый силуэт обидчика, и в это время искры полетели из его глаз. Повторный удар был настолько мощным, что он потерял сознание.