Стало ясно, что в зале, как и в республике, есть одна власть, но сила не одна. Даже в начальствующем президиуме — некое замешательство, и тут поднялся один из старых членов Ученого совета:
— Товарищи! Давайте соблюдать демократический централизм. Итог за большинством, — как старый коммунист рассуждал он и тут же к древности: — Женщина по адату должна молчать. А с властью лучше жить мирно. Они ведь будут нам помогать. Нам нужно согласие, единение. Поддержим мнение министра, а он поддерживает нас.
— Да-да, — согласились многие члены совета.
— Тогда одобрим решение министра. Тем более, что все законно… Давайте проголосуем. Открытое голосование, нам нечего скрывать… Поднимите руки.
Даже Цанаев руку поднял.
— Нах яц шу![11] — крикнула Аврора и смотрела она на Цанаева, когда покидала зал.
* * *
Изначально Цанаев знал, что Чечня — это не просто война, это хаос, бардак, беззаконие и некий полигон или плацдарм сверхмощных интересов. И как ученый, воспринимая все это диалектически, он считал, что это революционно-эволюционный путь развития, в котором он хотел и вправе был участвовать и участвовал. Однако жизнь и события стали развиваться так, что он не то что не вписался в эту реальность, он просто был вышвырнут из этой системы, как инородное, чуждое тело. И он, конечно же, самокритичен, но не настолько, чтобы не знать цену самому себе: ведь что ни говори, а он доктор физмат наук, профессор, один из ведущих специалистов в своей области. И если в нем не нуждается Чечня, то он считает, что республика не нуждается в высококвалифицированных специалистах — это явно революция, но не с эволюционной, а наоборот, с доминантной деградацией. И если бы это качество превалировало только на местах, в Чечне, то это было бы полбеды, но, как он считает, та же ситуация стала господствовать и в центре, в Москве, где его просто не взяли на прежнее место работы — штатов нет.
Как считает Цанаев, с его уровнем квалификации работу в Москве он в любое время найдет. Но разве это работа? Зарплата — гроши, а оказывается, он по уши в долгах, даже процент капает.
— Как ты могла такой кредит взять? — орет Цанаев.
— А на какие деньги я этот евроремонт в квартире делаю? — в том же тоне отвечает жена.
— Как ты посмела заложить эту квартиру?!
— Думала, квартиру в Грозном продать, еще мебель взяли бы. А ты такую квартиру профукал.
— Замолчи! — кричит Цанаев, самому стыдно; он был в состоянии похмелья, когда через день после выборов пришли какие-то люди и попросили показать документы на жилье, намекая, что это служебная квартира. При этом один, как показалось Цанаеву, — старший, предложил побыстрее в течение двух-трех дней документы оформить, даже свою помощь предлагал, но Цанаеву все осточертело и он, плюнув на все, бросив ключи в приемной, даже не рассчитавшись в институте, улетел в Москву А жена, оказывается, рассчитывая на эту грозненскую квартиру, взяла кредит: в нынешней ситуации огромная сумма — миллион рублей, не говоря уже о процентах. И если он, как профессор, будет получать в месяц тридцать тысяч — тысячу долларов, то только для погашения кредита надо пахать более трех лет, но и этого нет, а жена язвит: