Старый фокусник переждал очередной приступ. Ему было очень больно. Старик подумал, что сегодня последний раз выходил на сцену. Без заклятия он не сможет выступать, потому что дрожат руки. А после заклятия ему так плохо, что следующий раз может его убить. Магия — обоюдоострое оружие.
Прежде чем уйти с площади, старик задержался посмотреть на мальчишку.
Мабен что-то шепнул, и хрустальный шар стал радужной рыбой-шаром, ощетинился колючками, захлопал глазами, шевельнул хвостом…
— Удачи тебе, малыш, — прошептал старый фокусник.
Маб гордо улыбнулся публике.
* * *
Начальник тюрьмы переводил немигающий взгляд с одного заключенного на другого. Тот, на ком останавливался начальственный взор, чувствовал себя так, словно ему по лицу возят пучком крапивы. Не смертельно, но очень уж неприятно. Главный тюремщик был слабеньким магом, куда слабее, чем любой из тех, кто стоял сейчас перед ним, но этот единственный прием он освоил в совершенстве. Ссыльные старались не ежиться слишком явно, а в мыслях проклинали начальника тюрьмы.
Если бы их проклятия имели силу, сударь Кааренбейм явил бы собой занимательное зрелище, хоть и недолго. Ему пришлось бы одновременно загореться, задохнуться, замерзнуть насмерть, утонуть, повеситься, стать собакой и совершить еще несколько крайне неприятных, местами неприличных и полностью несовместимых с жизнью превращений. В общем, если бы ножные и ручные кандалы, блокирующие магические способности заключенных, вдруг перестали работать, на месте начальника тюрьмы посреди тюремного двора возник бы локальный катаклизм немалой силы.
Но кандалы действовали. Никто из выстроенных в шеренгу магов не мог совершить ничего. И это была истинная пытка, по сравнению с которой издевательские штучки сударя тюремщика переставали иметь значение.
Полугодовое отсутствие магии воспринималось как удушье, как жажда, как дикий голод. Теперь же ссыльные маги находились в положении голодного, которого дразнят едой — вот она, магия, повсюду, но им недоступна. Близость и недоступность магической стихии опасно раскачивали рассудок. Во время каждого праздника смены сезонов на Тюремном острове обычно один-два заключенных сходили с ума. А на дни после праздника в тюрьме приходился пик самоубийств. Но праздник еще нужно было пережить. Несмотря на кандалы, ссыльные были опасны, как опасен любой доведенный до крайности человек.
Начальник тюрьмы был человеком душевно неприятным, но вовсе не извергом. Сударь Кааренбейм не издевался над заключенными попусту и сейчас обжигал и хлестал их взглядом не для собственного удовольствия, а для служебной пользы. Ему нужно было выбить из магов безумные надежды и вбить страх и отчаяние, чтобы сутки проклятого карнавала прошли на Тюремном острове без неприятностей. Всего сутки магии. Но по накалу страстей два дня праздника обычно равнялись всему предшествующему полугодию.