Аслан прощался с бараком. Знал, надо отдохнуть, выспаться перед долгой дорогой. Но сон, словно в насмешку, покинул его.
Он возвращался памятью в те первые дни, когда мальчишкой, среди ночи, пришел в барак, избитый фартовыми. Его ни о чем не расспрашивали. Указали эту шконку. Накормили. Как давно и как недавно это было…
— Аслан! Начальник ждет! Ну и здоров ты дрыхнуть! — просунул голову охранник и увидел, что человек лежит на шконке одетый, готовый к дороге. И сна — ни в одном глазу.
Документы, деньги, все это он получил скоро. И едва вышел из административного корпуса, увидел у порога автобус.
— Давай, Аслан, забирай вещи и поедем, — предложил Упрямцев, стоявший у автобуса.
Аслан рассмеялся, указал на тощий чемодан:
— Вот тут все мое. Давно собрано. Мне собираться — только подпоясаться, — и тут же нырнул в автобус.
— Ничего не забыл? Смотри, а то дурная примета что-то в зоне оставлять, — сказал водитель.
— Кое-что оставил. Глупость и память свою, — взглядом окинул Аслан зону напоследок.
Автобус, выпустив белое едкое облако выхлопных газов, выехал за ворота зоны.
— Ну, вот и все. Прощай, зона и трасса! Кончилась неволя. Нет больше проволок, запреток. — Аслан вдыхал морозный мартовский воздух Колымы.
Автобус, потряхивая старыми боками, мчал по трассе, которая впервые в радость Аслану: сегодня с нее началась дорога домой.
Аслан и Упрямцев курили молча, на одном сиденье. Все сказано. А недосказанное — понятно без слов.
— Вот и прибыли, — сверкнул шофер белоснежной колымской улыбкой, открыв два ряда белых-белых зубов… Вставных…
— Спасибо! — протянул ему руку Аслан.
— Прощай! Навсегда прощай, на всю жизнь. И никогда не возвращайся не по своей воле, — пожелал водитель.
Аслан повернулся к Упрямцеву. Тот взглядом попросил выйти из автобуса и первым шагнул на ступеньку.
— Не обижайся, Аслан! Пойми меня правильно. Я все верно делал…
— Спасибо, что худшего не случилось. А ведь могло, — подал руку Аслан.
— Всего тебе самого доброго! — пожелал Борис Павлович и, вырвав листок из записной книжки, написал свой адрес. — На всякий. Когда обида пройдет. Черкни, — сунул листок в карман Аслана.
Тот вскоре забыл о нем и, подхватив чемодан, пошел на Колымскую.
Окна в доме светились столь приветливо, словно приглашали войти, обогреться.
Аслан вошел в калитку. Две громадные собаки кинулись на него со всех ног, заходясь лаем. На их голоса из дома вышла Наташка.
В тапочках, в халате, бигуди в волосах. Увидев Аслана, растерялась.
— Здравствуй, Наташа! — улыбался тот радостно.
— Вы освободились? — глянула на чемодан тоскливо.