Лили натянула спортивные штаны и повязала бандану на свои всклокоченные кудряшки. Когда она убирала волосы со лба, становились видны зловещие красные отметины, оставленные осколками ветрового стекла, но швы уже сняли, и врачи обещали, что со временем шрамы почти исчезнут.
— Ничего, — сказала она и потянулась к стоявшим у стены костылям, — скоро они все уезжают, так что, может, мы как следует выспимся.
— Она ведь наверняка будет кричать, пока мы не спустимся, — простонала я и поддержала Лили за локоть, помогая ей подняться. Ее правая нога была в гипсе, и на повязке оставила автографы вся моя семья, а Кайл даже накорябал дурацкие записочки от Айзека.
— Что верно, то верно.
В дверном проеме показалась моя сестра с малышом на руках; Айзек пускал слюни и довольно гулил.
— Это кто у нас прише-е-ел? — пропела она, осторожно подбрасывая счастливого мальчугана. — Ну-ка, Айзек, скажи своей любимой тете Энди, чтобы она не была такой злюкой, ведь мы все совсем скоро уедем. Сделай это для мамочки, сладенький мой, ну пожалуйста.
Айзек забавно хекнул — так обычно чихают дети, — а Джил расцвела так, словно он с выражением прочитал парочку шекспировских сонетов.
— Ты видела, Энди? Нет, ты слышала? О мой маленький, золотце мое ненаглядное!
— Доброе утро, — сказала я и чмокнула ее в щеку, — ты же знаешь, я вовсе не хочу, чтобы ты уезжала. И Айзек пускай остается, если научится спать до десяти утра. Черт, если уж на то пошло, пусть и Кайл где-нибудь здесь болтается, только сначала пообещает не открывать рот. Видишь, какие мы добрые?
Лили кое-как удалось спуститься вниз — поздороваться с моими родителями; они уже уходили на работу и прощались с Кайлом.
Я заправила постель, убрала кровать Лили, подушку как следует взбила и спрятала в шкаф. Лили вышла из комы еще до того, как я прилетела, и сначала с ней увиделся Алекс, а потом уже я. Врачи проверяли и перепроверяли, как работают все ее органы, но, если не считать сломанной лодыжки и глубоких порезов на лбу, шее и возле ключиц, она оказалась совершенно здорова. Выглядела она, конечно, не дай Боже — да и что бы вы хотели от человека, пережившего лобовое столкновение, — но передвигалась вполне уверенно и настроение у нее было на удивление бодрое.
Это мой папа предложил нам на ноябрь — декабрь передать нью-йоркскую квартиру в субаренду, а самим переехать к ним. Идея не слишком меня вдохновила, но, оставшись без работы, я мало что могла ей противопоставить. К тому же Лили была не прочь убраться на некоторое время из города — подальше от пересудов, которые поползли после случившегося с ней несчастья. Мы поместили в Интернете объявление, что «на праздники» сдается прекрасная квартира на Манхэттене, и, к нашему несказанному удивлению, пожилые супруги из Швеции, у которых все дети жили в Нью-Йорке, согласились уплатить запрошенную цену — на шестьсот долларов в месяц больше, чем отдавали мы сами. Трехсот баксов в месяц и мне, и Лили хватало с лихвой, тем более что ни на еду, ни на хозяйственные расходы нам благодаря моим родителям тратиться не приходилось; снабдили они нас и старенькой «тойотой». Шведы должны были уехать восьмого января — самое время, чтобы Лили попробовала заново начать семестр, а мне… что ж, мне пора было найти новую работу.