Я, должно быть, посмотрела на него с благодарностью, потому что он смутился и подтолкнул ко мне книгу.
— Ну давайте, это заполните. И удачи вам сегодня, девушка. Она понадобится.
Я была слишком взволнована, чтобы его расспрашивать, да в этом и не было особой необходимости. Чуть ли не единственное, чем я действительно занималась на прошлой неделе, был поиск информации о моем новом боссе. Я с изумлением узнала, что Миранда Пристли — урожденная Мириам Принчек из лондонского Ист-Энда.[3] Ее семья, подобно множеству других правоверных еврейских семей, отличалась крайней бедностью и благочестием. Ее отец время от времени находил какие-то сомнительные приработки, но в основном они существовали на средства общины, потому что большую часть времени он уделял изучению древнееврейских текстов. Ее мать умерла, когда рожала Мириам, и мать ее матери переехала к ним, чтобы помочь вырастить детей. А детей в семье хватало. Одиннадцать, Мириам — самая младшая. Большинство ее братьев и сестер пошли по стопам отца и стали работать и молиться, некоторые сумели окончить университет и рано завели собственные огромные семьи. Мириам стала единственным исключением.
Скопив карманные деньги, которыми все старшие родственники снабжали ее по мере возможности, Мириам, едва ей стукнуло семнадцать лет, бросила школу (не доучившись всего три месяца) и поступила на работу к перспективному британскому дизайнеру, помогая ему (ей — если принять во внимание его ориентацию) в подготовке показов. Несколько лет она не покладая рук трудилась, чтобы создать себе репутацию в зарождающемся модельном бизнесе Лондона, а по ночам учила французский язык, пока ей не удалось получить место младшего помощника редактора французской версии журнала «Шик»; к тому времени у нее осталось очень мало общего с ее семьей. Они не понимали ее образа жизни, ее честолюбия, она — их ветхозаветной набожности и крайней неприхотливости. Разрыв стал окончательным, когда после поступления в «Шик» двадцатичетырехлетняя Мириам Принчек стала Мирандой Пристли, сменив свое слишком явно указывающее на национальную принадлежность имя на более изысканное. Грубое наречие лондонских трущоб вскоре уступило место прекрасному литературному произношению, и еще до того, как Миранде исполнилось тридцать, она окончательно превратилась из еврейской простолюдинки в безупречную светскую даму. Быстро и решительно шагала она вверх по ступеням журнальной карьеры.
После того как она провела десять лет у штурвала французского «Подиума», «Элиас» отправил ее руководить американской версией журнала, что было уже потолком возможного продвижения. Она перевезла двух своих дочек и мужа — рок-звезду (он был рад-радешенек вырваться из малоперспективного Лондона и «раскрутиться» в Америке) в пентхаус между Пятой авеню и Семьдесят шестой улицей, и для журнала «Подиум» началась новая эра — эра Миранды Пристли. К тому времени, когда я там появилась, она длилась уже шесть лет.