Однако мама и не подозревала, как была близка к своему прогнозу. Ведь еще чуть-чуть, и всё самое страшное могло бы случиться! Я-то это знала. И потому даже спорить и тем более обижаться не стала, а, поджав хвост, просто смирилась с наказанием.
Меня посадили под домашний арест. И заставили беспрерывно заниматься. Наняли репетиторов по всем предметам. Заперли на замок все красивые вещи. Отобрали даже единственное колечко.
Всё, что мне оставалось – глухо готовиться к выпускным, а заодно и вступительным экзаменам. С неохотой и без энтузиазма. В тот самый рекомендованный родителями вуз.
Однако почему-то в ГИТИСе никто меня с нетерпением не ждал. Все места были заранее негласно распределены. Своими. Для своих. Я же для них, как выяснилось, таковой не являлась. Имя моего отца не распахнуло вмиг передо мной двери, а, как ни странно, совсем наоборот – сослужило недобрую службу. Такого я не ожидала. Мне казалось, что папой должны восхищаться все! Отнюдь.
Провал случился на первом же экзамене, зловеще именуемом: «коллоквиум». На нем вскрывались знания-незнания абитуриента по всем вопросам театроведения. На три вопроса я смогла ответить довольно бодро. Готовилась, однако. Но тут одна дама из комиссии с надменной ухмылкой взяла слово. Она предложила мне проанализировать модификацию психологии трактовок Всеволода Мейерхольда за шесть лет: от постановки «Смерть Тарелкина» до спектакля «Горе Уму». Вопрос вверг меня в ступор. Он мог бы быть задан выпускнику ГИТИСа, но никак не абитуриенту. Мое молчание было расценено как оскорбление. Та, что задала мне его, обожала Мейерхольда. Она отдала ему всю свою творческую страсть, вдоль и поперек исследовав в своей диссертации. И знала про него, наверное, больше, чем он сам, при жизни. Конечно же вопросы каверзные она задавала не всем и не всегда. Они предназначались исключительно тем, кого следовало завалить. Это был так называемый «конек». С кем в данном случае сводились счеты? Допускаю, что с моим отцом. С ним многие пытались поквитаться, «как с истинным творцом, с истинным талантом», любила повторять мама. А может, причина вовсе не в папе, просто я ей внешне не понравилась? Или стульев на всех не хватало? Или откуда-то сверху дали отмашку: валить? Вот меня скоренько и завалили. А что же родители? Зачем они с завидным упорством подталкивали меня навстречу очевидному поражению? Почему не предусмотрели этакое положение вещей? Ни с кем не переговорили, не посоветовались, не попросили о помощи, в конце концов. Загадка жизни.
Слабым звеном во взрослых играх оказалась я. По большому счету я переживала не из-за того, что провалилась в данное высшее учебное заведение. Неприятен был сам факт провала. В первую очередь, неодобрительное общественное мнение. Будь оно неладно. Мне казалось, что все окружающие дружно закачали головами: чего от этой несуразной девочки можно было ждать? Даже подготовиться не сумела, эх! Несомненно, ощущения были не самые приятные. Словно бы посередине шумной улицы, в толпе, с тебя неожиданно спадают одежды. И ты стоишь на всеобщем обозрении нагая, беззащитная и порицаемая всеми. Кто смеется, показывая пальцем, кто брезгливо отворачивается: «Как? Дочка таких родителей! Внучка такого деда? Сестра такой сестры? Ай-ай, какой позор! Правильно говорят: в семье не без уродки…».