Нас будили в шесть тридцать утра. Утренний душ, как непозволительная роскошь, отсутствовал в графике. Наспех умывшись, мы наперегонки бежали на завтрак. В сырой столовой, неизменно пахнущей хлоркой и скисшей капустой, проголодавшихся за ночь кормили вязкой кашей, к которой прилагался кубик масла, кусочек сыра и хлеб. Поили либо сладким чаем рыжего цвета, либо красноватым какао, которое разливалось по щербатым стаканам из мятого алюминиевого чайника. Затем мы загружали собой обшарпанный доисторический автобус, поручни в котором отсутствовали. Автобус подпрыгивал на каждой кочке, словно резиновый мяч. Мы ойкали, вскрикивали и, падая, хватались друг за друга.
По промерзшей за ночь земле стелился туман. Вдоль полей величественно и незыблемо стояли леса в роскошном многокрасочном убранстве. Радуя глаз и бередя душу:
Счастья хрупкие остатки,
Ранней осенью хранимы,
Листья падают украдкой,
Время к нам неумолимо.
Как бурлили страсти летом,
Солнцем огненным палимы:
«Есть одно лишь чудо Света —
Ты любим и я любима».
Захлебнуться, раствориться, утонуть
В бездонном чувстве,
Безоглядно верить в чудо —
Вот наивное искусство!
Верить в чудо. Верить в сказку…
Листья падают с деревьев,
Дождь смывает с лета маску,
И печаль уже – в предверьи.
Ветром вдруг захлопнет дверцу
В замок, что пытались строить,
Растревоженное сердце
Очень трудно успокоить.
Ежедневно мы с девчонками старательно выковыривали из скользкой земли картошку, отправляя ее в ведра. Из ведер картошка пересыпалась в полотняные мешки, а когда они заканчивались, то урожай попросту вываливался посреди поля, образовывая огромные бесхозные кучи. Кучи мокли под дождем иногда до первых заморозков. Периодически их загружали в машины и перевозили на сортировку. Там добрая половина нашего труда хладнокровно отсеивалась или шла на корм скотине.
Вечерами, перед танцами, употребляли водку. Все, кроме меня. Похоже, я единственная из присутствующих пить ее не могла. Потому как отвращение мое к данному напитку было устойчивым с детства…
Мне тогда было не больше семи. Отмечался выход первого папиного драматургического сборника. Нам с Лизой было позволено сесть за общий стол со взрослыми. Они чествовали виновника торжества, провозглашали замысловатые тосты, звонко чокались, смачно выпивали, непрерывно хохмили, не обращая внимания на детей. Это казалось мне несправедливым. Отсутствие интереса со стороны гостей нервировало. Я принялась шебуршиться, ерзать и попискивать, усиленно намекая на свое присутствие. Когда и это не подействовало, настойчиво стала требовать у родителей «этой беленькой водички из маленького стаканчика». Всех моя просьба позабавила, лишь отец, не сумев выразительным взглядом урезонить свое невоспитанное чадо, раздраженно произнес: