Дыхание розы (Жапп) - страница 43

Эрмина долго колебалась, прежде чем задать ужасный вопрос:

— Он умрет?

— Не знаю. Я… никогда не подстраиваю смерть своих врагов. Смерть наступает или не наступает.

Леоне помолчал, а затем продолжил:

— Хозяин таверны разрешил тебе подняться, чтобы переодеться. Милая подруга, пора возвращаться в Шартр. Я нанял для тебя повозку. Я не знаю… Я не знаю, как тебя отблагодарить.

— Не стоит меня благодарить. Я тебе уже говорила: мы ответственны за свои долги, неважно, берем ли мы в долг или отдаем. Тебе никогда не избавиться от меня, от воспоминаний обо мне, мой рыцарь.

Он молча смотрел на нее несколько мгновений, потом закрыл глаза и, улыбаясь, сказал:

— А я и не хочу избавляться, Эрмина. До свидания с тобой, моя доблестная.

Эрмина попыталась побороть чувство, от которого у нее на глазах выступили слезы, весело сказав:

— Не забудь вернуть беличье манто хозяину и, главное, забери залог, он был просто баснословным. Если этим людям дать волю, они выпьют всю кровь. Кстати, туфли находятся в плачевном состоянии. Он потребует оплатить их стоимость.

— Я знал, что Флорен их заметит.

Липкая грязь, в которой были измазаны ее руки и ноги, вызывала у Аньес отвращение. Голова зудела, а от запаха, исходившего от ее платья, пропитанного потом и супом из прокисшего молока, который она пролила на себя вечером, поскольку не смогла в темноте разглядеть миску, ее подташнивало. Она сняла накидку, намочила ее в кувшине с водой и кое-как умылась. Сколько дней она уже здесь? Она потеряла счет времени. Три дня, пять, восемь, десять? Она не смогла бы этого сказать, упорно цепляясь за мысль, что инквизитор вскоре начнет допрос.

Затем… Главное, не думать о том, что произойдет затем. Флорен рассчитывал, что из страха она сломается, чем облегчит его задачу. Нет ничего более разрушительного, чем отчаяние, кроме, возможно, надежды.

Аньес не была уверена, спала ли она днем или ночью. Один кошмар сменялся другим. И все же она нашла средство, чтобы противостоять ужасу в часы бодрствования. Она вспоминала о самых приятных моментах своей жизни. Но подобных моментов было так мало, что ей приходилось вновь и вновь возвращаться к ним. Она заставляла себя заново переживать те минуты, когда рвала цветы, собирала мед, присутствовала при рождении жеребенка, замечала хитрую улыбку Клемана. Часы напролет она читала лэ Марии Французской, начиная сначала, если сбивалась. Она придумывала целые диалоги, вспоминала о милых пустяках: о баснях, которые ей рассказывала мадам Клеманс, о своих распоряжениях насчет обеда, о том, как утешала Матильду, о теологических беседах с братом-каноником. По правде говоря, всего этого оказалось так мало… Ее жизнь была пуста.