— Разумеется, это не было латынью и уж тем более не французским языком.
— Ваша мать тоже пользовалась этим нечестивым языком?
— И все же, как я слышала, она меньше прибегала к нему, чем ее каноник.
— Всем известно, что женщины наделены меньшими способностями к языкам, чем мужчины.
Мэтр Рише согласно кивнул, впрочем, он кивал при каждом желчном замечании, сделанном Флореном в адрес прекрасного пола. Его маленькое злобное лицо кривилось всякий раз, когда он желал в какой-то мере выразить свое одобрение.
— Мадемуазель де Суарси, мне хотелось бы вернуться к этому Клеману, который так… своевременно исчез, — продолжил инквизитор. — Думаете ли вы, что его тоже соблазнил демон?
Прилив жизненных сил взбодрил Матильду, уставшую от двухчасового допроса. Она сделала колоссальное усилие, чтобы не выдать животной ненависти, которую испытывала к этой язве, этому мальчишке. Печальным тоном она заявила:
— Я в этом уверена. В конце концов, он мог подхватить заразу в чреве своей матери.
Почему дядюшка Эд не предупредил ее о вопросах, которые могут ей задать об этом жалком негодяе? Но Матильда колебалась недолго. Она выкрутилась:
— Он тоже говорил на этом святотатственном языке, причем весьма бойко. Кроме того, я совершенно уверена, что он был тайным, но верным пособником бесчестья моей матери.
Острая, как лезвие ножа, боль пронзила грудь Аньес, которая словно пробудилась от долгого сна. Клеман. Матильда клеветала на Клемана! Дама де Суарси почувствовала небывалый прилив энергии. Никогда!
— А, вот и убедительное доказательство! — громко воскликнул Флорен. — Трое поклонников сатаны. Я благодарю бесконечную мудрость провидения, что оно вовремя открыло нам глаза и не допустило, чтобы они пролили яд в другие души. Этого мальчика надо найти, арестовать и привезти к нам.
Тиски, сжимавшие Аньес, внезапно разжались. Ее тело забыло о неделях заключения, лишений, о лихорадочных ночах. Матильда, ее дочь, ее кровь, не довольствовалась тем, что работала на безжалостные когти инквизиции, которые схватят ее мать и разорвут на куски. Матильда натравляла безжалостных хищников с широко раскрытыми пастями на Клемана. Никогда!
Аньес подняла голову и ледяным взором посмотрела на свою дочь. Четко выговаривая каждый слог, она произнесла:
— Моя дочь с трудом читает по-французски. Ей было так сложно читать молитвы, что мне пришлось заставить ее выучить их наизусть. Что касается письма, которое она якобы написала, то я не сомневаюсь, что ей продиктовали его или она просто переписала образец. Она ничего не смыслит в латыни, даже вульгарной. Так как же она могла судить о языке? Как она могла разобраться, кощунственный он или же священный?