Но мы уже в комнате, и кто-то, кажется, наш батальонный фельдшер Портных, сразу сует в мою руку стакан.
Почему химики гонят такую гадость?
10
Утро в полном соответствии с песней встречает прохладой. Меня слегка трясет от выходящего хмеля, и приходится прилагать усилия, чтобы это было незаметным. Офицер должен быть бодр — аксиома, вбиваемая в голову еще в училище. Вот я и стараюсь, и даже, кажется, не без успеха.
Еще с самым рассветом, опорожнив свои цистерны в подготовленные для подобной цели емкости, уходят наливники. Как обещал Ковбой, в сопровождении пятой роты. Я же занимаюсь знакомством с расположением караулов, распределением людей на всевозможные работы и прочими аналогичными делами. Не успеваю сам осмотреть все окрестности, как под охраной четвертой роты прибывает огромный конвой с боеприпасами и начинается обычный в подобных случаях бардак.
Летуны с окраины лагеря снимаются всей эскадрильей и улетают в сторону Врат. Но это уже не наша забота. У них свое командование, так пусть у него голова болит.
Полдня проходит в различных хлопотах и заботах. После обеда все начинается по второму кругу. А еще и начальство… Всех замов и помов слишком много для остатков полка, но ведь каждому хочется сказать свое веское слово! Но все это было цветочками, пока не наехали политруки. Замполит, парторг, комсорг, пропагандон — многовато, даже когда мы все собирались вместе, и им было где развернуться, а уж на мою роту…
Упущение, с их точки зрения, налицо: рота уже на месте, а ленинский уголок до сих пор не оборудован. Ну, как тут не закипеть возмущенному разуму праведных коммунистов! И они закипели так, что лишь малости не хватало для выбивающегося из мозгов пара.
Никогда не мог понять наше славное определение: «Отличник боевой и политической подготовки». Что в армии важнее: чтобы военный был умелым солдатом или чтобы он разбирался в бесконечных поворотных партсъездах и пленумах? И зачем вообще забивать голову подобной ерундой? Но лишь дядя Саша решается в открытую выступать против обилия замполитов, за что и ходит до сих пор в капитанах. Мне же остается объяснять, кивать, обещать исправиться, а в заключение послать Птичкина срочно наверстать упущенное.
На уровне рот и батальонов политруки вполне вменяемые люди. Птичкин высказывает мне все, что думает о ленинских уголках, хотя это чуть не единственная его глобальная забота, после чего послушно уходит возводить цитадель нашей несгибаемой идейности и непоколебимой веры в вечно живого вождя и дело его партии. Да и то — как же без боевого листка и прочей фигни?