— Ордынский, ты меня утомил. Делайте что хотите. Перед государем я буду ходатайствовать о высылке. Не понимаю, за что наше Третье отделение не любят? И не очень-то боятся?
— Утверждают, что мы вмешиваемся в личную жизнь обывателей, а к сему он относится с повышенной чувствительностью.
— Кто он?
— Обыватель.
— Ну хорошо, а что-либо политическое? Бороться с взяточниками мы, кажется, не в состоянии, однако с революционистами, коммюнистами и карбонариями можем? Они послабее взяточников и воров. И числом их поменее.
— Несомненно. Пушкин получил несколько писем с посыльным из Сибири. Кажется, от Кюхельбекера одно. Прочие не выяснено от кого.
— И весь карбонаризм? Вы мне наскучили с Пушкиным. Каждый раз что-то случается. Папка с его бумагами все тяжелеет, а исправления что-то нет. То подавай ему библиотеку Вольтера из Эрмитажа, то с жалованьем неустройство. Я каждый раз накладываю резолюцию, что и как отвечать, а вы опять с Пушкиным! Государь позволяет ехать и в Оренбург, и в Казань, и куда угодно в пределах империи. А я сыт по горло! Что еще?
— Не утаивать же мне от вас проделки сего господина? Давеча шествовал по Невскому, затем по набережной прогуливался. Навстречу студенты с криком: наш Пушкин! «Ну ваш, ваш! — отвечает. — Что с того?» — «Извольте прочесть стихи!» — требуют. «Как, здесь?!» — «Именно здесь, именно сейчас, Александр Сергеевич!» — «Извольте-с. Я люблю молодежь!» И давай декламировать. Узким кружком столпились. Что-то насчет осени и убора. Ничего противуправительственного или вообще сомнительного. Наши люди послушали в задних рядах. Восторг неописуемый! Чуть ли не качать вздумали. А он им с едкостью: «Полноте, господа! И у меня и у вас могут быть неприятности». Это самое революционное, что было сказано.
— Можно оставить без внимания. На то он и поэт. Все?!
— Нет, не все! В письмах менее осторожен.
— Выдержку оставь на столе. Вечером ознакомлюсь. По лицу вижу, что собираешься продолжить.
— Собираюсь, ваше сиятельство. Весьма много болтает о Пугачеве. То с одним, то с другим. Пугачев дело не шуточное.
— Это мне известно. Ты в отпуску был, а Пушкин пугачевщину описывал. Припозднился ты малость. Пугачев сейчас никого не волнует.
— Однако говорит без осуждения. Вот в чем вопрос.
— И это мне известно. Что бы вы делали, если бы у вас Пушкина отняли?! О чем бы бумажки писали и за кем бы подглядывали?!
— Отнимут — другой найдется! А что до бумажек и прочего, то ваше сиятельство должно учитывать масштаб-с этого экземпляра человеческой породы. Масштаб-с не ординарный. Величина не в физический рост пошла. Очень суетлив, гибок, неутомим и силен.