Проходя мимо распятия с обнаженной из–за жары головой, он торопился надеть шляпу и не только разражался бранью в адрес священников, но и хулил самого Бога. Особенно мою бабушку печалило то, что, поскольку дед после возвращения в Тэс ни разу не был на охоте, она ни разу не была на мессе.
Бабушка хорошенько наказывала детям по пути в школу, из школы или просто, когда они играют на улице, заходить в церковь и молиться за себя, за нес и за их отца. Дети заверяли, что делают, как она просит, но ее беспокойство не уменьшалось. Могли ли дети передать Богу то, что лежало у нее на душе?
Оставшись дома или в своей комнате одна, она спешила обратиться к Господу со всеми известными ей молитвами. По обладали ли эти молитвы, произнесенные дома наспех, той же силой, что и в церкви? Моей бедной бабушке оставалось лишь молча глотать слезы. Их вид выводил ее мужа из себя.
— Ну в чем ты меня упрекаешь? — говорил он, застав ее в таком состоянии. — Ведь я работаю.
— Жером, я не о том, — отвечала бедная женщина.
— Ты ни в чем не нуждаешься, и дети как будто тоже?
— Слава Богу, нот! Дело не в том.
— Я больше не охочусь, — продолжал дед. — С тех пор, как вернулся, не трогал ружья и не спускал собак.
— Знаю, знаю, — отвечала бабушка. — Но, пойми, Жером, я не о том.
— В чем же тогда дело? Чего ты хочешь? Давай поговорим начистоту, я тебя не съем.
— Ладно! Мне хотелось бы, чтобы ты не превращал старых друзей в своих врагов, чтобы стал чуточку веселее, как раньше; охотился — не каждый день, храни нас от этого Господь! — по праздникам и воскресеньям; и но возводил хулу на Бога и святых.
— Что до друзей, они только рады, что я отвернулся от них. Кому нужна дружба бедняка?
— Жором!
— Я знаю, что говорю, жена. А веселье… Его убили в Франшимонском лесу. Никто не может воскресить его.
— Ах! — выдохнула бабушка и не осмелилась закончить.
— Да, понимаю. — сказал Жером Палан, мрачнея, — ты имеешь в виду Бога и святых.
— Увы! Дорогой, мне горько слышать…
— Как я о них говорю, верно?
Добрая женщина кивнула в знак согласия.
— Что ж! — заметил дед. — Если мои слова их задевают, пусть сами дадут об этом знать.
Бабушка вздрогнула.
— Все же, — отважилась она сказать, — к одному из них ты когда–то относился с благочестием. Помнишь?
— Нет, — ответил дедушка.
— К Святому Юберу.
— Вон что! Я любил ого, как меня любили мои друзья: из–за добрых пирушек, причиной которых он бывал. Только платил–то за них я. Мы никогда не забывали выпить за здоровье святого, а он ни разу но спросил счет, так что я порвал с ним, как и с остальными. — И с видимым нетерпением добавил: — Слушай, жена, хватит шутки шутить. Я люблю тебя и детишек, мне нет нужды любить кого–нибудь еще. Хоть я и не привык, я стану много работать, чтобы сделать вашу жизнь спокойной. Но при одном условии!