Искатель, 1994 № 03 (Дюма, Дегтев) - страница 87

Они не могли не вернуться.

Беседа, в которой дается небольшое разъяснение

Дорогие читатели, если вам было хоть немного интересно следить за тем, как развивается моя литературная и частная жизнь, то мне нет нужды говорить, что с 11 декабря 1851 года по 6 января 1854–го я жил в Брюсселе в Брабанте.

К этому периоду относятся четыре тома «Совести», шесть томов «Пастора из Асборна», пять томов «Исаака Лакведемского», 18 частей «Графини Шарни», две книжки «Катерины Блум» и двенадцать или четырнадцать томиков «Мемуаров».

Когда–нибудь моим биографам придется туго. Открыть имена анонимных соавторов, написавших эти пятьдесят томов, будет трудной задачей, ибо, как вы знаете, дорогой читатель, известно (биографам, конечно), что я не написал ни одной из тысячи двухсот своих книг.

Сегодня я приготовил для вас новый рассказ.

Произведение, представшее пред вами под несколько необычным названием «Заяц моего дедушки» (оно будет полностью оправдано в дальнейшем), должно, в общем–то, датироваться тем же временем, что и его бельгийские братья.

Однако я не хочу, чтобы в отношении его настоящего отца витала досадная неясность, как это бывает с другими. В нашем разговоре–предисловии я берусь рассказать о том, каким образом оно появилось на свет, и как крестный держу его над купелью литературного крещения, произнося имя его родителя.

Время летело быстро и незаметно, а для меня, брюссельского отшельника, — особенно. В большом салоне по адресу улица Ватерлоо, 73, почти каждый вечер собирались добрые друзья — друзья близкие, с двадцатилетним стажем.

Виктор Гюго — по месту и почет, — Шарра, Эскиро, Ноэль Парфэ, Этцель, Пеан, Шервиль.

Местные жители редко приходили на эти очень парижские вечера. За исключением ученого Андре ван Гасельта и его жены, милейшего Бурсопа с супругой и старины Поля Букье, это была чисто французская компания.

Так мы сидели до часу, а то и до двух ночи за чайным столом — разговаривая, смеясь, болтая ни о чем, а иногда и плача.

В то время я много работал и только два–три раза за вечер спускался из своего кабинета на втором этаже, чтобы вставить словечко в общий разговор — так путешественник, оказавшись на берегу реки, бросает в воду прутик.

И разговор, как река, подхватывал слова и уносил своим широким, вольным течением вдаль.

Потом я снова поднимался, чтобы работать.

Наконец однажды мои друзья организовали заговор. Дело заключалось в том, чтобы на четыре–пять дней оторвать меня от занятии и увезти на охоту.

Наш общий друг, Жуане, как раз прислал из Сент–Юбера письмо. Он сообщал, что в арденнских лесах необычайно богатый год на зайцев, косуль и кабанов.