Действительно, он пробирался внутрь маленькими холодными облачками, и Ивейн поплотнее завернулась в плед, сжавшись под ним калачиком. Дон Хуан открыл плоский золотой портсигар и протянул ей.
— Возьми сигарету. Это успокоит нервы, тебе ведь предстоит пережить ужас ночи со мной наедине!
— Теперь ваша очередь меня дразнить, дон Хуан. — Она взяла сигарету, хотя редко курила. Эту привычку Ивейн приобрела за те годы, что служила у Иды Санделл. Порой перекур в кладовке и правда несколько снимал напряжение после взбучки мадам за то, что недостаточно хорошо выглажена кружевная блузка, или за то, что «мисс Пилгрим» зацепила гребнем ее морковного цвета волосы, когда расчесывала их.
Ивейн наклонилась к протянутому им огоньку, и все исключительные события последних нескольких недель словно сосредоточились для нее в этом мгновении. Вся ее жизнь до того дня, когда произошло кораблекрушение, теперь казалась ей каким-то смутным сном. Лишь сейчас, здесь, она жила наяву, так наяву, как никогда раньше. Разбитое ветровое стекло, живые темные глаза, насмешливая полуулыбка, которая чудится ей сквозь сигаретный дым… все это было до болезненности реальным.
— Вам нравятся молоденькие мальчики? — вдруг спросил дон Хуан.
— Да, — улыбнулась Ивейн. — С Фернандо было очень весело, потому-то я так поздно и спохватилась, что мне пора возвращаться домой.
— Значит, замок стал для вас домом?
— В каком-то смысле. — Она встретилась с ним взглядом сквозь клубы табачного дыма. — Надеюсь, вы не против?
— Вовсе нет. Мне кажется, кастильо давно уже ждал, когда появится кто-нибудь молодой и развеет наконец мрачные тени прошлого. Когда придет время…
— …мне уезжать? — вставила Ивейн быстро.
Несколько секунд дон Хуан молчал, и по его глазам невозможно было понять, о чем он думает.
— Да, мне надо будет еще к этому привыкнуть, но сейчас нам следует подумать о том, что делать. Скоро станет совсем холодно, от удара обогреватель, похоже, вышел из строя. Я мог бы попробовать закрыть чем-нибудь трещину в ветровом стекле, но уснуть здесь как следует мы не сможем.
— У вас болит нога, сеньор?
— Да, немного, — признался он. — Иногда даже жалею, что не позволил этим мясникам отрезать ее, но я упрям и не люблю ничего искусственного.
— Сеньор Фонеска рассказал мне, как это случилось, — проговорила Ивейн, с некоторой опаской выказывая свое сочувствие. — Это должно было быть ужасно.
— Не более ужасно, чем для солдата ранение в битве. Просто я отказался потерять ногу, так что всем этим болям, которые порой принужден терпеть, я обязан исключительно собственной воле. — Он улыбнулся, обнажив белые зубы. — Испанцы сурово относятся к самим себе, но и к другим тоже, nina mia. Посмотрите на наши картины, почитайте наши книги, вспомните наших конквистадоров.