— Какая что завела нас в этот лес? — хихикает жена.
— Скорее, какая что будет нас отсюда вылезать. Потому что замолчу я или нет, если Моран не уймется, расследование будет все равно. На любом расследовании, — Максим сдвигается, садится боком, так, чтобы чувствовать живое, настоящее существо рядом. — синьор Антонио всплывет первым и кверху брюхом: он надавал Морану слишком много советов. А с ним и за ним брюхом кверху всплывет Сообщество и весь Антикризисный комитет. Еще расследование покажет, каковы были эти методы и что они давали… я-то ничего такого не замечал, я думал, что система правильная. Но выпускники за последние десять лет все почти живы, работают, карьеру многие сделали…
Кейс задумывается, прикрывает глаза.
— Никто же уже не докажет, что Антонио действовал от имени Антонио. Твоих однокашников через одного перережут без допроса. Просто потому что. На всякий случай. А если бы ты заткнулся, то… — Кейс резко скрещивает пальцы обеих рук. — Лояльность, сечешь? Ты уж лучше протестуй, пожалуйста. Погромче. Мне это место дорого как семейная реликвия, а тут его потравят как осиное гнездо.
Максим кивает… так плохо и так отвратительно.
— О чем он думал, когда звонил мне?
Кейс наклоняет и выворачивает голову как выпь, чтобы посмотреть ему в лицо.
— О том, что ты был хорошей марионеткой, а теперь сломался. Наверняка. А больше ни о чем.
* * *
Троих ярко выраженных «лояльных» студентов — мальчика с Карибов, его приятеля и их одногруппницы, — оказалось, опять же, более чем достаточно для первого впечатления, и впечатление это было ошеломляющим. Во всех троих в избытке хватало того же интеллектуального высокомерия, что уже неприятно поразило Анаит; но хуже, много хуже того — под слоем снобизма обнаружились глубочайшая неуверенность в собственной этической состоятельности, жажда морального водительства и наставничества. Несамостоятельность, убежденность в человеческой неполноценности… опирающаяся как раз на то самое интеллектуальное превосходство. Они словно бы впитали вместе со знаниями свою ущербность, ограниченность в нравственном отношении, возвели ее в разряд непререкаемых истин.
Впрочем, отвратительное личное впечатление довольно быстро было с лихвой перекрыто тем, что троица сообщила в ответ на вопрос «почему не видно первокурсников».
Звучало-то все довольно безобидно. Закончившие в свое время «установочный интенсив» молодые люди относились к нему со знакомой любому педагогу смесью гордости и напускного равнодушия: так дети, успешно прошедшие через ритуалы приема в коллектив, отзываются о ритуале и тех, кому еще только предстоит испытание. Разве что эти дети еще и неплохо представляли себе, что с ними делали и зачем — а потому гордились собой несколько больше, чем обычно.