В Нижний городок совсем неожиданно приплыла Катерина Строганова.
Когда сумерки сгустились и небо стало из багрового темно-лиловым, Семен Строганов слушал Катерину в своей избе. Он сидел на скамье под открытым окном, Катерина в волнении то садилась, то вставала и металась из угла в угол горницы. Он заметил, как постарела она за последние годы. Седина вплелась в волосы, морщинки кое-где тронули лицо. Оно стало каким-то чужим, суровым, незнакомым. Глаза утратили прежний блеск, остроту взгляда, пытливость. В них живет тревога и грусть. Только одета по-прежнему пестро и богато. На руках перстни; завела себе нового белого кота, с ним не расстается даже здесь.
– Уразуметь, Семен, должен, что кидать Каму без своего присмотра ты не волен. Времена опять опасные, того гляди, кровь прольется. Три года тебя в Кергедане не видели. Неужли порешил, что Катерина все на своих плечах вынесет? Или позабыл про Каму, потому как Чусовая ближе к сердцу стала? Сибирь отсюда ближе манит. Ежели Сибирь к рукам приберешь, небось братьев к ней близко не подпустишь?
Семен перебил ее сухо:
– Лучше скажи, зачем пожаловала? Неужто обучать меня надумала?
– На это бабьей мудрости не хватит. Но сказать кое-что придется: татары у нас на Каме объявились.
Катерина остановилась, чтобы проверить действие своих слов, но увидела, что и эта весть не вывела его из душевного равновесия.
– Аль не понял, аль недослышал? Две большие орды бродят. Одна возле Чердыни, вторая подле Соли Камской. Вогуличи тоже по всей реке шевелятся, покорность свою позабывают.
– Пугают тебя татары?
– Пугают.
– С чего бы это?
– Неохота глядеть, как зачнут Строгановых с Камы выметать, жечь и рушить, что на ней нами создано.
– Стало быть, веришь, что можно Строгановых с Камы вымести? Веришь, что татары порушат Русь, на Каме утвержденную?
– Погоди, Семен.
Катерина подошла к сидящему Семену, они близко смотрели друг на друга.
– Не верила, а вот сейчас ты сам меня напугал: вроде бы все равно тебе, что будет. Не для этого стою здесь перед тобой, пришла совет услышать.
– У Гришки советов спрашивай. Кама теперь ваша вотчина.
– Пустое говоришь! Григорий плохая для меня помощь, да и сам ты отцу поклялся нас в беде не оставлять.
– Не век вам моим умом жить. Сынка Никиту обучи жизни. Не все, может быть, в нем отцовское. Пусть попробует по земле пройтись, не держась за материнский подол.
– Молод еще. В Москве ж другому приобык. С ленью сдружился. У парня девки да услады на уме.
– Ты ему мать. Твое дело ему дурь из башки вытрясти, хошь плетью, хоть кулаком. Вдолби ему, что не за горами времена, когда придется ему на Каме хозяином быть. Жалеешь единственного, вот и куролесит. Прикрикнуть на него боишься?