Дорога спрямилась и возле хутора старый лучник догнал беглецов.
— Стоять! — он направил коня наперерез, вытесняя Михана в кусты.
Встали. Кони храпели, тяжело водя боками. Ошалелые рожи парней стали приобретать нормальное выражение.
— Давай назад!
— Оторвались? — выдохнул Михан.
Из-за деревьев появились всадники в коричневых бушлатах. До них было полверсты — минуты через полторы будут здесь.
— Нет! — Щавель скрипнул зубами и дёрнул повод. Конь зарычал, но командир дал шенкеля и стегнул скотину луком, разгоняя в сторону хутора. — За мной!
Двор, овин и убогие сараюшки проскочили, не успев глазом моргнуть. Лес по правую руку расступился, блеснула озёрная гладь. Заросшая дорога свернула в лес. Нутром чуя, что ловить там нечего (но позади были «медвежата»), Щавель устремился в гиблый конец.
И вздёрнул на дыбы коня перед самым обрывом.
Втекающая в озеро вода прорыла глубокое русло. От старого моста осталась куча замшелых брёвен, кое-где перекрывающих ручей. Щавель с досады сдавил коленями бока скакуна. Конь гневно захрапел, закусил удила… и перекусил! Теперь он стал неуправляем.
Охотники спешились. Тулы с запасными стрелами оставили притороченными к седлу, забрали только сидоры. Михан заткнул за пояс трофейный топор, нацепил на руку щит, взял булаву, готовясь ринуться на врага и прикрыть лучников, чтобы искупить позорную свою оплошность.
— Вниз!
Щавель первым прыгнул в заросшее папоротником русло ручья. Парни ринулись за ним, сверху уже стучали копыта и орали воины. Они заскользили по крутому склону, влетели по щиколотку в воду, выдрали ноги из топкой грязи, выбрались на сушь и побежали, оглядываясь.
«Медвежата» недолго совещались. Позади раздались тяжёлые шлепки и шорох толстого покрова опавших листьев. Из-за кустов и папоротника их видно было совсем плохо. Щавель насчитал по звуку пятерых, но могло быть и больше. Ввязаться в бой с натасканным на сечу противником было верной гибелью, оставалось уносить ноги. И уповать на то, что «медвежата» устали и отстанут. Щавель был способен много ходить, а вот долго бегать уже не позволяли годы. Охотники понемногу отрывались от преследующей их дичи, однако силы у Щавеля кончились. Он стал отставать.
— Жёлудь, — бросил он, сбавляя ход, — доставай хрустальный уд.
Парень содрал сидор, удачно, сразу нашёл подарок звономудского стекольщика.
— Ссы давай! — Щавель пустил стрелу в просвет, откуда донёсся вопль и послышалась лютая брань, приладил новую.
— Им?
— Своим, а этот держи, чтобы струя шла по нему, будто он делает. Понял? Не мешкай! — он отпрыгнул в сторону, поднимаясь боком по склону, скользя на мокрой земле и листьях, готовясь пустить стрелу в первое же бурое пятно.