Ощущения напоминает ему первый снег зимы, те, первые несколько часов, когда все окутано белым, мягким и вокруг стоит тишина.
В этом шатре всё белым-бело. Нет ничего черного, даже черных полос на стенах шатра не видно. Белое мерцание, практически ослепляет. Всё здесь: деревья, цветы и трава вдоль извилистых дорожек из гальки, каждый листочек с лепестком — ослепительно белые.
— Что это? — спрашивает Бэйли.
У него не было возможности прочесть вывески на шатре при входе.
— Это «Ледяной сад», — отвечает Поппета, увлекая его глубь по тропинке, которая приводит их на открытое пространство с фонтаном посередине, булькающего белой пеной по прозрачному ажурному льду.
Бледные деревья стоят вдоль шатра, демонстрируя во всей красе снежинки, что падают на их ветви.
В шатре больше никого нет, ничто не нарушает, воцарившийся вокруг покой. Бэйли внимательно разглядывает ближайшую розу, несмотря на то, что та белая и холодная, он ощущает слабый аромат, когда наклоняется ближе. Роза да и весь лед, пахнут сахаром. Это запах напомнил ему карамельный цветы, которое продаются лоточниками во внутреннем дворе.
— Давай играть в прятки, — предлагает Поппета, и прежде чем Бэйли успевает дать согласие, она расстегивает пальто и кладет на замороженную скамейку, её белый костюм полностью сливается с окружающей обстановкой, делая её практически невидимой.
— Так нечестно! — кричит он, когда она скрывается за свисающими ивовыми ветвями.
Он следует за ней, идя между деревьями и фигурно выстриженными кустами, сквозь колючие розовые кустарники, виноградные лозы, преследуя её впереди мелькающие рыжие волосы.
Лондон, март 1900
Чандреш Кристоф Лефевр сидит за столом из красного дерева, а перед ним стоит почти пустая бутылка бренди. Еще несколько часов назад перед ним стоял еще и бокал, но потерял свою актуальность к исходу вечера. Хождение по ночам из комнаты в комнату вошло у него в привычку, вызванную бессонницей и скукой. Он также потерял в какой-то из комнат свой пиджак, который будет возвращен на место поутру без каких-либо замечаний со стороны вежливой горничной.
Сидя в кабинете, в промежутках между глотками бренди, он пытается работать. В основном его работа заключается в писанине авторучкой на различных клочках бумаги. Он не работал по-настоящему, вот уже на протяжении многих лет. Нет ни новых идей, ни производств. Цикл установки и доведения до конца, чтобы перейти к следующему проекту затормозил, и он не знает почему.
Всё это для него ровным счетом не имеет никакого смысла. Ни в эту ночь, ни в любую другую, в независимости от того, сколько бренди плещется в бутылке. Всё должно работать не так. Проект начат, запущен в производство, разработан, смонтирован и отдан на откуп миру, и чаще всего он становиться самодостаточным. А после в нем, в Чандреше, уже нет необходимости. А это не всегда приятное чувство в подобного рода вещах, но так уже выходит, от этого никуда не деться и Чандрешу это доподлинно известно. Кто-то гордиться, другой собирает выручку, и даже может быть, кто-то испытывает легкую грусть, но надо двигаться вперед.