Разровняв перед печкой сверкающую россыпь, Ахмет набрал десяток самых ярких камней, упустив один куда-то в складки подстеленной куртки. Поворошил немного, но рассудив – мол, и хрен с ним; не судьба, видать, плюнул и забил на закатившийся. Буравом из лезермана легко выбрал в рукояти ряд отверстий и заплавил в них бриллианты накаленным на углях шомполом.
– Вот так, товарищ Мессерович-Блудченко.[56] Какой ты теперь важный, а? Прям «Брильянтовое перо». Семе-е-е-ен Семе-е-еныч… – укоризненно протянул, усмехаясь, Ахмет. – Так, че там у нас дальше…
Дальше был конверт с пожелтевшим листком короткого письма, в котором анонимный автор мутно предупреждал кого-то «держаться Брохи», потому как «Ефим Палыча на Москве теперь никто не свалит» и заклинал «оторвать башку» какому-то Тарусину, «иуде и мерзавцу».[57] Ничего не поняв, Ахмет бросил хрупкий листочек в печь, собрал камни в мешочек и попив кипятку лег спать.
Наутро, дождавшись сколько-нибудь приемлемой видимости, Ахмет отправился к столовой… Ну ладно, с этими брюликами хоть и не совсем понятно, но еще… А вот здесь-то мне чего ловить?… – думал Ахмет, осматривая пустой зал на втором этаже; тщательный осмотр первого ничего не дал. – …Может, отсюда что-то видно?… Нет. С высоты второго этажа открывался все тот же вид – море сверкающего инеем кустарника, темнеющие сквозь морозную дымку громады заводоуправления[58] и ЦЗЛ в трех сотнях, кубическая надстройка над театром – в четырех. Дальше все сливалось в полупрозрачном молоке остывающего воздуха. Нос щипало – похоже, перевалило за пятнаху. Ахмет решил погреться и направился вниз, к давно замеченной дровенюке, торчащей из-под пласта отвалившейся от потолка штукатурки. Взявшись за размочаленный отлом бруса, Ахмет ощутил абсолютно явный и недвусмысленный запрет. Разводить костер было нельзя… Отчего? Вокруг – никого. Точно. Почему тогда?… В груди набухло и закололо раздражение – никаких зацепок, это ж надо… Точное знание – надо быть здесь, и с другой стороны – полная беспомощность… Ладно. Пойду еще пошарахаюсь; все не сиднем сидеть… Так, начнем-ка опять с самого начала. О! Только теперь – с заднего хода. Спереди я уже проходил. Заодно и сараи во дворе глянуть… Ух как резко скрипит снег! Не, это уже не пятнаха. Это уже за двадцать, и хорошо за двадцать, не на градус-два. Блин, как вовремя встретились эти пидарасы на хамвике, а то в деревенском я бы тут щас околел… Так, может здесь? Нет. Больно уж тупо выглядят эти сараи. Нет. Так, где тут крылечко… Ага, вот и след – я выглядывал, все штатно… Надо начать по науке, как там ментов обыскивать учат – по часо… Опаньки! А это че такое?! Бля, как я ее не заметил-то! Видимо, с темноты на свет – вот и не обратил внимания… – Ахмет пораженно уставился на невинно чернеющий в узком входном тамбуре проход в подвал. Выдернув из плечевого кармана роскошный светодиодный фонарь, Ахмет неторопливо спустился по длинному пролету, окончившемуся неплохим, по грудь, завалом из покрытого инеем хлама. Разбирая его, Ахмет отметил, что старается не просто сделать проход, а оставить нормальный путь, который не завалится снова через пять минут… Интересно, что это предчувствует тело. Что оттуда надо будет когти рвать? Или все равно придется на входе порядок наводить? Это че, значит, я сюда не раз приду? Ладно, че гадать, посмотрим…