Тепло… еда…
Первая нить, натянутая до предела, лопается с отдающимся в животе звоном. Сглатываю слюну и продолжаю… как смели Силы принцессы ту злосчастную Сеть… пусть я не вижу, но я чувствую!
Боги…
Прикрыв глаза, ощущаю, как на меня опускается благословенная тишина, а потом укутывает чужая волна. Нет, знакомая. Стихии сенешаля. Спасибо вам, лорд Вайн, за заботу, но, право, не стоило… Совсем рядом звенит квартет лезвий, образуя вокруг меня защитную сеть.
Вдох, выдох… вдох… выдох… Как меня учили мастера раккаты?
Все оставшиеся во мне эмоции трансформируются в Силу, оставляя после себя пустоту, и в воздух взмывает уже хальд, которому все равно, какие Кальки на нем лежат. Не нужно ни вдохновения, ни мастерства… месть священна. Скалюсь, заставляя отшатнуться стражей, отталкиваю руки, пытающиеся увести меня из зала следом за медленно пятящимися воинами…
Ловлю взгляд Черного принца и киваю согласно.
Прикрываю глаза и взываю.
Голод… холод… Я уже близко-о…
Вкусно…
Короткий бросок вперед — и не успевающий среагировать кукловод окунается в жадную пустоту, ставшую на время мною. И на миг теряет контроль над нитями. Ведь самое сердце его магии составляют стихии, лучшее наполнение для изодранной ауры верей-аали. А жизнь это или смерть… какая разница? В тот же миг в многослойные Щиты ударяет волна безумия из шлейфа Риланда, герцог и сенешаль разом выстуживают до хрупкого крошева четверть зала, а под хлестнувшими пространство нитями дрожат и падают осколки колонн. Мертвецы, все это время послушно наседавшие на людей, как и потусторонние жерри, падают на плиты пола в ломающих тела судорогах.
Боги мои, за плату мою…
Вкусно-о… еще!
Уютно устроившийся в ладони кинжал без труда проходит через изъязвленные Щиты и встречается с мягкой плотью. Кто бы ты ни был… ты человек! И сердце у тебя между третьим и четвертым ребром. Некромант только и успевает, что взмахнуть рукой, украшенной длинными серебряными когтями. С-с-с… больно! Три длинных пореза через грудь и живот не заставляют меня остановиться. Выдергиваю лезвие и, наваливаясь на пошатнувшегося в шоке кукловода, нащупываю правой рукой тощее горло. Полосую почти до самых позвонков, не давая ему прохрипеть ни слова… Не дам сказать предсмертное проклятие, не дам!
Он рушится на землю как подмытая волнами скала. Я, заливая черный балахон собственной кровью, опускаюсь поверх и шепчу:
— Уходи, уходи, уходи… Проклятый! За Кромку, на Изнанку, в забытье, без перерождения. Моя кровь, мой долг, моя плата! Уходи!
Скатываюсь с еще судорожно подергивающегося тела и замираю, натыкаясь на ошеломленные взгляды.