Мать поднималась по лестнице, с трудом переставляя уставшие ноги. Мы следовали за ней. Хотце позвонил. Мы услышали, как за дверью кто-то громко, сиплым голосом, выругался. Затем дверь открылась. На пороге стояла старая женщина. Нас с матерью она, кажется, даже не заметила.
«Если вы пришли к Хильде, то зря — она сегодня сюда вообще не заявлялась. Я же ей говорила, что здесь она может принимать клиентов только по вечерам. Так что придется вам потерпеть до вечера», — грубо обратилась она к Хотце.
Женщина уже хотела захлопнуть дверь, но увидела нас с матерью. Она носила очки с очень толстыми стеклами. Из-за этого глаза ее казались огромными, как у совы.
«А этим что здесь нужно?» — уставилась она на нас.
«Я думаю, Фуркерт о нас вам уже говорил».
Хотце с наглой ухмылкой протянул женщине руку.
Взглянув на нас с матерью еще раз, она нерешительно пожала протянутую руку. У нее были скрюченные, очевидно, пораженные артрозом пальцы. Хотце ответил ей своим энергичным пожатием.
«Вы из криминальной полиции?» — спросила женщина, не спуская с него глаз.
«Нет», — засмеялся Хотце, — «но сначала пропустите нас в квартиру. Фрау Фуркерт еще не пришла?»
«Нет», — ответила женщина, тоже засмеявшись. Но с места не сдвинулась.
«Если мы будем еще долго тут торчать, это может кончиться неприятностью. Для всех нас».
Стеклянный глаз Хотце, на который упал свет, угрожающе сверкнул. Подумав, женщина пропустила нас в квартиру. Хотце подтолкнул нас с матерью вперед и закрыл за собой дверь. Мы очутились в длинном, темном коридоре. В полутьме по обеим сторонам коридора я различил несколько дверей. Точного их количества я не смог определить. Все двери были закрыты. Открытой оставалась только ближайшая к выходу дверь на левой стороне.
«Ну так что же дальше?» — спросила женщина.
«Мы будем ждать фрау Фуркерт», — сказал Хотце. — «У вас найдется пара стульев для ребенка и его матери? Они прошли пешком большое расстояние и очень устали».
«Идемте со мной!»
Через открытую дверь она привела нас в большую кухню.
«Вы можете посидеть здесь».
Она указала на стоявшие вокруг стола стулья. Рассадив нас по местам, она убрала со стола и начала мыть посуду. Хотце, улыбаясь, наблюдал за ней.
«Откуда вы знаете Фуркерта?» — спросил он женщину.
«Это не ваше дело».
Я засмеялся. Она обернулась и посмотрела на меня. Эту женщину все звали «мамаша Тойбер». У нее были три дочери — Грета, Хильда и Роза. Все три зарабатывали на жизнь проституцией. Еще у мамаши Тойбер был муж, очень старый человек. Говорил он на хорошем немецком и держался чрезвычайно вежливо. Он совершенно не подходил ко всей остальной компании. Позднее мы узнали, что когда-то он был врачом, но ввязался в какие-то сомнительные махинации, после чего ему запретили заниматься врачебной практикой. Чаще всего он появлялся на кухне рано утром, и позавтракав, исчезал. Домой он возвращался поздно вечером. Он занимался какими-то непонятными, загадочными делами. Когда я однажды спросил об этом мамашу Тойбер, она лишь засмеялась своим хриплым смехом, затем выставила меня из кухни и захлопнула дверь.