Илья нервно-веселым голосом заверил:
— Сам Мошков обещал!
Прогремел под колесами мостик. Семафор с опу-щснным крылом зловеще темнел впереди. Поезд летел, как по воздуху, ошалело гремя и грохоча…
В последний момент, когда бригада смирилась с неизбежностью катастрофы, крыло семафора поднялось, и тотчас сигнал остался позади.
Листравой даже обернулся, чтобы убедиться: не пригрезилось ли?
Илья увидел расстроенное лицо Наташи: это, наверное, она замешкалась с открытием семафора. Возле подвала Краснов махал руками. Илья показал ему язык, деланно-бесшабашно засмеялся.
Скорость терялась, словно поезд уставал. Лица людей в будке паровоза все еще оставались напряженными.
— А ты говорил! — Листравой вдруг стремительно распрямился и приятельски пожал руку помощника машиниста.
— Давай лапу, маркиз! — Илья дружески хлопнул помощника по плечу. — Не обижайся.
Тот перекинул через плечо свои пожитки. Александру Федоровичу жалко стало расставаться с этим замкнутым бесстрашным человеком. Он обхватил его лохматую голову широкими ладонями, и они по-русски троекратно расцеловались. Машинист отвернулся, вытирая кулаком бледно-голубые глаза.
— Ты поосторожнее, когда поедешь…
Порывшись в кармане, Александр Федорович вынул из кармана кусок сахару, обтер его, сунул в руку помощника.
— Дочурке, от нас…
Над лесом уже показалась луна. Обрисовались зубчатые верхушки елей, взлохмаченные кроны сосен. Ветки подрагивали: орудийные раскаты не затихали.
Комендант разыскал Фролова и безоговорочно потребовал немедленно арестовать Краснова.
— Он разрешил, он и ответчик. Стрелочник — исполнитель, — горячился Мошков. — Опытный человек, говорите? Тем хуже для него!
Начальник политотдела поручился за Краснова, объясняя его поступок простым незнанием местных условий. Вызвали виновника.
Демьян Митрофанович отчаянно испугался. Только перед самым носом поезда он успел убрать вагоны и открыть семафор. Когда опасность миновала, Краснов набросился на Наташу с упреками, обвиняя ее во всем. Ругая стрелочницу за неосмотрительность, он лихорадочно думал о том, как самому оправдаться перед начальством. Возвращаясь к себе в подвал, Краснов твердо решил, что всему виной незнакомое расположение станции. Только поэтому Иванова и он сам пошли на этот рискованный опыт.
Так Краснов объяснил и коменданту, робко озираясь на Фролова. Когда его обвинили в диверсии, он обомлел, заплетающимся языком пробовал объяснить: конечно, допущена халатность, но только из побуждения сделать доброе дело…
Мошков заключил разговор словами:
— Говорите спасибо начальнику: поручился. Еще одна такая оплошность, и я потребую очень строгого наказания.