Ночью при разговоре с начальником отделения Фролов доложил о поступке Краснова. По телефону он не мог сообщить всех подробностей, однако попросил прислать другого человека, отозвав с Единицы Краснова. Начальник категорически отказал: на многих станциях людей не хватает — выбывают из строя. Но там нет начальника политотдела… Фролов вспыхнул, однако сдержал себя: в комнате находился комендант, на линии связи — десятки телефонов, люди слушают… Должно быть, начальник зол, как сто чертей, если допускает подобную бестактность. Обычно он выдержан, корректен. Фролов не первый год знает его. Наверное, сейчас просто разнервничался, потому и бушует.
Мошков догадался о содержании разговора, но деликатно промолчал. Предстояла выгрузка танков, и они направились к месту работы.
Наташа в это время сидела у стрелочной будки, прямо на земле, и горько, навзрыд плакала. Такая уж она незадачливая. Это по ее вине едва не произошло крушение, чуть не погибли люди.
Бледная луна холодно освещала ее, самую несчастливую на свете.
Ранним утром в двери подвала застучали чем-то металлическим. Сквозь сон Листравому почудился барабанный бой.
— В баню! Выходи строиться!
Помыться, попариться машинист любил с детства, но сейчас, когда так хотелось спать, затея с баней казалась неуместной шуткой Краснова, дежурившего по части.
Листравой закряхтел, засопел, в темноте наткнулся на стол, опрокинул табуретку.
— Язви вас, с вашей баней!
— Все дружок твой! — проскрипел в темноте Пацко, нашаривая сапоги.
— Дружо-ок! — Листравой смачно выругался и первым вышел за дверь.
Чуть брезжило. Бурый кирпич проглядывал на развалинах в серой пыли, дыбились гнутые балки, щерились ямы с рваными краями. Тополь, раздробленный шальным снарядом, топырил куцые культяпки. В сероватой дымке утра он был похож на человека с поднятыми вверх руками, кричащего от нестерпимой боли.
Листравому стало жутко, по телу прошла дрожь, будто он увидел все это впервые. Не глядя больше по сторонам, машинист пристроился в ряды молчаливых заспанных людей.
Скоро тронулись куда-то, спотыкаясь, не попадая в ногу. Оказалось, на Единицу прибыл поезд-баня. Фролов приказал всем вымыться пораньше. И Краснов постарался.
— Запевала, песню!
Колышущуюся массу, топавшую невпопад, обогнал верткий Пилипенко.
— Раз, два, три… Раз!
И вот уже где-то впереди зазвучал чистый голос Ильи: По долинам и по взгорьям Шла дивизия вперед…
Все басисто, нестройно, словно стесняясь своих грубых, непоставленных голосов, подхватили песню. Зашагали быстрее.
По сторонам корчились развалины каких-то строений, зияли черными проемами каменные коробки, в безобразной наготе торчали необычно высокие печные голые трубы.