— Пожалуй, пора возвращаться, — наконец сказала я, устав от пронизывающего взгляда голубых глаз.
— Что? Да, сию же минуту.
Он подозвал официанта, расплатился. Скоро мы уже снова были в клинике. Тони немедленно поднялся в палату брата, а я осталась ждать внизу. Однако очень быстро он появился в коридоре в сопровождении врача и знаком позвал меня.
— Температура упала. Кризис миновал, — сияя, сообщил он. — Даже дыхание улучшилось. Теперь он поправится.
Я испытала такое облегчение, что заплакала. Мужчины переглянулись, рассмеялись, а затем Тони сгреб меня в объятия.
— Спасибо тебе, Ли, за твое доброе сердце и любовь к Трою, спасибо, — шепотом произнес он и поцеловал меня в лоб.
Я подняла глаза и встретила теплый, участливый, искренний взгляд… и смутилась. Неужели я так быстро обрела новую семью, дорогих людей? Непросто было разобраться в своих чувствах. Как бы ни привязалась я к Трою, как бы ни восхищалась Тони, не могла избавиться от ощущения, что предаю папу. И в то же время Таттертон покорял меня своей отеческой заботой, открытостью, нежностью. Мы встретились с ним по маминой прихоти, мы не обязаны были проникаться друг к другу теплотой и любовью, но… ненависти, неприязни не было. Более того, в его объятиях мне было уютно и хорошо. Прости, папа, но я не могу ненавидеть его.
— Может быть, ты хочешь заглянуть к Трою, Ли? — спросил Тони. — Он еще не проснулся, но побыть пару минут в его комнате можно.
— Да, конечно, спасибо.
Мы подошли к палате, и с порога я увидела малыша, который показался еще более крошечным, чем утром. Больничная койка, дыхательный аппарат, паутина трубок лишь подчеркивали его хрупкость и слабость. Сердцем я рванулась к мальчику, но сдержалась, только слезинки показались в уголках глаз. Тони заметил это и промокнул их своим носовым платком.
— Он поправится, Ли, — подбодрил он меня и приобнял за плечи. — Поехали домой.
Эти слова эхом отдались во мне, когда спустя полчаса мы проезжали ворота Фартинггейла. «Поехали домой».
Да, я была дома. Быть дома не значит жить в определенном здании, на определенной улице. Это значит находиться среди любящих, дорогих людей, жить в атмосфере искренности и доверия. Я любила папу, но он плавал по морям, и в нашем бостонском особняке сейчас было пусто. Несмотря ни на что, любила маму, любила Троя… а они принадлежали Фартинггейлу. Интересно, буду ли я любить Тони? Ощущение его теплой, сильной руки, в которой он держал мою ладошку, когда мы поднимались на крыльцо, настойчиво подсказывало положительный ответ.
Мама наконец-то проснулась. Мы с Тони обнаружили ее в спальне, в обычной позе у туалетного столика. Она вдумчиво расчесывала волосы. Видимо, мать только что встала с постели, так как была одета в пеньюар ярко-зеленого цвета, которым обзавелась в Европе.