Собрав беглых рабов, они хотели прошмыгнуть под самым носом в Ригвинию. Да не тут-то было! Все, все голубчики уже пойманы и к вечеру будут в Альмире. Все, кроме злосчастного Лориди. Интересно, как тот угодил к Фоджи и куда девался потом? Не иначе, колдовство! Этого, если попадется, только жечь! Костер побольше... и в огонь. Против пламени никакая магия не устоит. Стану Императором, велю святым отцам всех колдунов и ведьм выловить. От них одни хлопоты".
Альфред встал, взял с серебряного подноса гроздь крупного синего винограда и, отправив несколько ягод в рот, вышел из покоев. Слуги, низко склонив головы, остались на месте. Герцог не любил провожатых.
Альфред шел по дворцу, не обращая внимания на челядь и гостей. Здесь их за последние три дня собралось предостаточно. Съезжались приглашенные на завтрашний пир вассалы и союзники. Они молча расступались, пропуская хмурого герцога.
Спускаясь в подземелье, Альфред думал, как лучше поступить с Ригвином. Скрыть появление принца в Аландии не удастся, а марать руки венценосной кровью не хотелось - со временем дурному примеру могли последовать и подданные. Что же касается ван Хорста, его он, пожалуй, отдаст в награду Эйрину. У них с бароном давние счеты. Не зря же де Раш ездил в Ради. Конечно, если бы не измена слуги Краевского, подмешавшего в вино сонное зелье, ему вряд ли удалось так легко пленить всю троицу, да еще и перерезать охрану. Краевский же... на него нужно еще поглядеть.
Галерные гребцы, схваченные на берегу, в один голос рассказывали невероятные вещи. Будто бы он во время бунта сам перебил солдат и прикончил Фоджи. Да разве можно верить пьяным скотам? Посмотрим, что они запоют сегодня. Но как ни старался палач, ничего нового Альфред не узнал. Что ж, если этот Краевский такой герой, можно устроить показательную казнь. Одним врагом станет меньше да и других припугнуть не помешает.
* * *
Пробуждался Сергей мучительно долго. Терзавшие во сне кошмары - огромные серебристые змеи, обвивавшие руки и ноги и нещадно сдавливавшие шею и грудь, - упрямо не желали исчезать. Какое-то время он не мог понять, что, собственно говоря, происходит. Попытался сесть. Да куда там! И двинуться не было ни малейшей возможности. Разве что слегка пошевелить онемевшими пальцами. Голова гудела, как медный чан, по которому пару раз от души ударили молотом. Во рту пересохло так, что собственный язык казался лишним. Желудок то и дело сотрясали спазмы невыносимой боли, после чего отрыгивалась неимоверная горечь. Дышать мешала плотная мешковина, укутывавшая голову.