— Позвольте ей остаться, — Клэри слышала, как резко сказала Изабель.
Она слышала, как ее мать начала спорить, но все происходящее вокруг казалось таким далеким, как будто Клэри наблюдала за представлением, сидя на последнем ряду. Ничего не имело значения, кроме Джейса. Джейс, сожжение. Слезы обожгли ее веки.
— Джейс, черт возьми, — сказала она, ее голос надрывался. — Ты не умер.
— Клэри, — мягко сказал Саймон. — Это был шанс… — Оставь его. Именно это просил Саймон, но она не могла. Она не может.
— Джейс, — прошептала она. Это походило на молитву, способ, которым он когда-то держал ее в Ренвике и пел ее имя много раз. — Джейс Лайтвуд… — Она замерла.
Вот оно.
Движение было настолько крошечным, что вряд ли это можно было считать движением. Трепет ресниц.
Она склонилась над ним, чуть не падая, и прижала свою руку к его разорванной алой футболке на груди, как будто могла залечить рану, которую сама и нанесла. Вместо этого, она почувствовала — это было так невероятно, что на секунду, она перестала понимать, что происходит, не могла поверить в происходящее — под своими пальцами его сердцебиение…
Сначала Джейс ничего не чувствовал. Потом была темнота, и в темноте, жгучая боль. Это было, как если бы он проглотил огонь, и он душил и сжёг его горло. Он отчаянно глотал воздух, что бы погасить огонь и открыть глаза.
Он видел темноту и тени… слабо освещенная комната, известная и неизвестная, с рядами кроватей и окном, впускающим полый синий свет, и он был в одной из постелей, одеяла и простыни, упали и запутались вокруг его тела как веревки. Его грудь болела, как если бы тяжелый груз лежал на ней, и его рука поднялась, чтобы найти то, что это было, сталкиваясь только с массивным бандажом, обернутым вокруг его голой кожи.
Он снова начал задыхаться, когда чужой голос охладил его.
— Джейс. — Голос был знаком ему как его собственный, и затем была рука, захватывающая его пальцы, переплетающиеся с ними. С рефлексом, рожденным в годы вне любви и близости, он отшатнулся назад.
— Алек, — сказал он, и был в шоке от звука собственного голоса в ушах. Он не изменился. Он чувствовал, как будто бы он был выжжен, расплавлен, и обновлен подобно золоту в суровом испытании… но как? Мог он действительно быть собой снова? Он посмотрел вверх на озабоченные голубые глаза Алека, и знал, где он был. Лазарет в институте. Дом. — Мне жаль… — тонкая мозолистая рука погладила его по щеке, а второй знакомый голос сказал.
— Не извиняйся Тебе не за что извиняться.
Он прикрыл глаза Тяжесть на его груди была все еще здесь: половина на рану, половина на вину.