Сержант уже маячил впереди. Он шел по коридору, тяжело ступая на пластины, задорно размахивал ключами и мурлыкал песенку. Я последовал рядом, пытаясь считать дверцы. Их было четыре ряда по шесть штук в каждых двух погонных метрах стены, в общей сложности — много тысяч. Там и сям я видел то циферблат, то сложное гнездо часов и ручек, напоминающее распределительный щит, со сходящимися к нему со всех концов массами грубых проводов. Я не понимал смысла всего этого, но подумал, что обстановка настолько реальна, что страхи мои были, пожалуй, в значительной степени необоснованны. Я крепко ступал рядом с сержантом, по-прежнему достаточно реальным на чей угодно вкус.
Мы дошли до распутья в коридоре, где свет был поярче. Коридор почище и посветлее с блестящими стальными стенами убегал в обоих направлениях, исчезая из виду лишь там, где расстояние сводило его стенки, пол и крышу в одну угрюмую точку. Мне показалось, что я слышу звук вроде шипения пара и еще другой шум, как будто гигантские зубчатые колеса со скрежетом вращаются в одну сторону, останавливаются и вновь скрежещут обратно. Сержант остановился снять показание с часов на стене, затем круто повернул налево и позвал меня за собой.
Не стану ни рассказывать обо всех пройденных нами коридорах, ни говорить об одном из них, где были круглые двери, похожие на иллюминаторы, и о другом месте, где сержант, засунув руку куда-то в стену, достал себе коробок спичек. Довольно будет сказать, что мы прибыли, пройдя по пластинам не меньше мили, в хорошо освещенный просторный зал со свежим воздухом, совершенно круглый и наполненный неописуемыми предметами, весьма напоминающими машины, но чуть менее сложными, чем бывают самые трудные из машин. Большие и дорогие на вид шкафы, полные этих предметов, были изящно расставлены на полу, а дугообразная стена представляла из себя сплошную массу этих изобретений с обильно размещенными тут и там циферблатиками и миниатюрными счетчиками. Сотни миль грубого провода были проложены и видны повсюду, за исключением пола, и имелись тысячи дверец вроде печных заслонок на прочных петлях и созвездия ручек и клавиш, напомнивших мне американские кассовые аппараты.
Сержант считывал цифры с одного из многочисленных часовых циферблатов и с величайшей осторожностью подкручивал маленькое колесико. Внезапно тишина была расколота звуком громких, бешеных ударов молота, донесшимся из дальнего конца зала, где оборудование стояло наиболее густо и казалось самым сложным. Кровь тут же убежала с моего перепуганного лица. Я взглянул на сержанта, но он продолжал терпеливо заниматься своими часами и колесиком, декламируя цифры себе под нос и не обращая на шум никакого внимания. Удары прекратились.