— Музыкант, кто такая Лэнси? — задал вопрос Занудин, лишь бы прервать затянувшееся молчание.
— Откуда же я могу знать, про кого ты спрашиваешь? — удивился Музыкант.
— От Вашаса ее имя слышал, — Занудин помялся. — Я ведь с ним, говорил тебе или нет, еще раз встречался…
Музыкант, почесав щеку, с сомнением поглядел на Занудина.
— Ах, это, наверное, девчонка его. Такая же наркоманка. Убил он дуреху…
— Как?! Убил?! Значит, все-таки… убил. А я думал, он только себя порезал, ненормальный… Постой! И ты уже знал?! Надо же в полицию обратиться — а мы вместо этого…
— Мы тут сами себе полиция, Занудин, не переживай. И налоговая, и нравов, и криминальная, и какая хочешь. Да и потом, дело это давно минувших времен — что нас ровным счетом не касается.
— Минувших?.. Не касается?..
Музыкант резким движением откинул волосы с лица.
— Меня, например, другое интересует. Я ведь знаешь, чего поперся сегодня на эту Ночь дурацкую? Если Панки со своим Вашасом слишком зарвутся — все Ною выложу без зазрения совести. Так и так, скажу, чего это они зарываются?! Пусть прижмет им хвосты. Каждый должен знать свое место. Правильно я рассуждаю, как по-твоему?
Занудин молчал и казался подавленным. Он и Музыкант друг друга не слушали.
— Да ты не тушуйся.
— Я не тушуюсь.
— Вот и хорошо.
— Убил, значит, Вашас свою подружку… ножом зарезал — и ничего, — промямлил Занудин себе под нос.
— Снова-здорово! Заладил! Какая нынче-то важность?
— Из головы не выходит…
— Любили они друг друга, во-о как, — усмехнулся Музыкант. — А он ее — чик! — и того…
— Любили?
— Любили-любили…
— Да разве же Вашас кого-то любить способен? Нет… я судить не берусь… но… он очень озлобленный…
— Это мы с тобой, Занудин, никого не любим. А к падали всякой, я заметил, прекрасное само тянется. В этом есть какая-то неподвластная объяснению высшая ирония, знаешь. Даже обидно порой.
Слова Музыканта ввели Занудина в глубокую задумчивость, отогнать которую помогли вернувшиеся Панки.
— Тащите свои анусы сюда, придурки! Панковская Ночь в разгаре!
— Пойдем, — Музыкант пропустил Занудина вперед.
Спустившись по винтовой лестнице, они оказались в небольшой мрачной комнатушке, походившей на некий «гибрид» актерской гримерки и наркопритона. На стенах висели глянцевые плакаты и зеркала, множество измятых цветастых костюмов на алюминиевых крючках. Пол был усыпан использованными шприцами, пустыми пакетами из-под сока, пластиковыми стаканчиками. В центре комнаты красовался покосившийся стол-треножник, несколько табуреток и туго перетянутые скотчем короба с вопящими надписями: