А слова их, ой, невесёлые, угрюмые речи друг другу в уши катают, загрустили, затужили странники. Вспоминают сны они дивные, те сны, что в деревне детей старолицых к ним являлись. Во снах тех были калики молодцами здоровыми-румяными, сами себе хозяева. А теперь опять убогими стали, будто нелюди. Сколько лет так странствуют-скитаются, дорогу-мать ухабят почём зря, а избавления от мук неправедных как не было, так и не видать. И чем больше о деревни той окаянной думают, да о детях-баюнах, сны сладкие дарящие вспоминают, тем горше и горше каликам болезным делается. Вот и рядят сами с собой — не лучше ли обратно стопы свои поворотить, в деревню вернуться, да во сны обманные головы буйные окунуть. Вот значит как, умаялись калики от мира, устали спасения от недугов искать, теперь греза им милее всего.
Как завечерело, сели калики у костра-балагура, стали совет держать. Сидят, словами-занозами друг друга колют, гундят ртами дырявыми. Думали-гадали, а всё ж решили в деревню детей старолицых вернуться, пусть их там навеки забаюкают. И Деву с собой звали, только она не согласилась, о другом думала, не хотела во сне прекрасном до-смерти забыться. На том и порешили — пути-дорожки врозь развести. Ночь переждали, а поутру встали калики, да последам-словам своим стали дорогу назад искать, с тем и ушли.
Ушли калики, Деву одну оставили. Грустно ей, печально с товарищами расставаться было, привязалась она к ним, как лист осенний к оконному стеклу, но что делать, коли поделать ничего нельзя. Лишь одно Деву утешало — во чреве её уже будущее чадо шевелилось, каликами к жизни призванное.
Что делать ей теперь? Опять в одиночку скитаться? Нет, не лежит душа её больше к странствованиям, если ребёнка зачала такого, как хотела, можно и назад домой возвращаться. И пошла Дева назад по дороге, к дому своему. Долго шла, много дней, — ноги в кровь сбивала, руки о кусты да буреломы царапала, всё к пузу своему ухо кружевное прикладывала, слушала, как дитя её с каждым часом соками жизни наливается, крепнет-растёт, скоро, гляди, на белый свет, на волю вольную проситься станет.
Не счесть тех дней, что прошли, прежде чем Дева забор родительского дома увидала, да свист знакомый вдруг в уши её проник. Застучало часто и трепетно сердце у Девы в груди, ноги сами собою шаг ускорили, руки к калитке тянутся, чтобы отворить её скорей. Отворила. Видит Дева во дворе, подле дома родного сестру свою, а рядом ребенка её маленького-несмышлённого. Только не сестры это дитя, а брат их общий, то самый брат, которого умертвила мать Девы одной ночью. Значит, от Девиных слёз у её сестры их брат убиенный народился.