Бабушка спрыгивает со стула, выпучивает глаза и идёт на меня. В страхе я отпрыгиваю в строну, но бабушка хватает сухими пальцами меня за пятку. Я опрокидываюсь на спину и кричу то ли от страха, то ли от простого детского веселья. Бабушка наклоняется надо мной, растянув в сардонической гримасе морщинистое лицо.
— А те в кого попадает слеза неба, становятся выкрестами.
Каменистые наросты горы мнут спину. Я открываю глаза, щупаю ими вязкое Небо. Чувствую, как сквозь кость черепа просачивается внутрь небесная слеза. Слеза тяжёлым влажным комком струится по венам и костям, обволакивая меня изнутри едкой пеленой силы. Я понимаюсь на ноги, и смотрю вверх. До Вершины не так уж далеко.
И я вновь карабкаюсь вверх, уцепившись глазами за край вершины. Уже долетают до меня чавканье губ Неба, опоясавших Вершину прозрачным, но твёрдым кольцом.
Я преодолеваю последние метры горы, изъеденные корявыми зазубринами камней. Поднимаясь на Вершину покрытую слизью времени. Вершина была широкая и с неровными краями, как лысина шизофреника. В центре на самой маковке горы сидела бабушка. Кофты не было, бабушка была голая по пояс.
— Видишь, внучек, — ткнула она пальцем в грудь.
— Чего вижу?
— Пялься сильней! — бабушка вновь ткнула пальцем в грудь.
Тут я заметил, что одна из грудей бабушки похожа на Вершину Выкрестов.
— Значит, я взбирался по твоей груди? И Небо сосало твою грудь, бабушка?
— А чью же, внучек?! Здесь только я и ты. У тебя грудей нет.
Я подхожу к ней, меленькой, сморщенной. Наклоняю голову, чтобы лучше видеть её с высоты собственного роста. Бабушка хихикает и дрыгает ногами, ей нравится собственная шутка. Но мне не смешно, наоборот, неприятно. В горле клокочет какое-то возбуждение, я подаю на колени, ощущая как внутреннее цунами волокёт по моей глотке что-то твёрдое с острыми краями. Я разжимаю губы, чтобы дать вытечь растрескавшемуся хрипу, но вместе с ним звякнув о зубы, выпадает маленький твёрдый квадратик. Я поднимаю его, подношу ближе. Буква у меня перед глазами. Меня стошнило компьютерной клавишей!
Я встаю с колен и протягиваю руку вверх, чтобы показать клавишу бабушке. Та, нагнувшись, треплет меня по голове.
— Нашёл, всё-таки. Выкрест мой.
Я, задрав голову, прищуриваюсь на бабушку сквозь узкие прорези монгольских глаз. Она берёт из моих рук клавишу. Вертит. Водит ногтём по букве В. Лёгким щелчком пальца подбрасывает её вверх и ловит ртом. Горло бабушки сокращается под истрёпанной кожей, свидетельствуя о том, что клавиша проглочена.
— Оп-па! Всё! — бабушка от радости хлопает себя по бёдрам. — Вот и всё, внучек!