Серый навес остановки скрыл бабу Надю от ехидной улицы. Под навесом было много мусора и несколько ожидающих. Ожидающие жадно сопели и скалились в её сторону спинами. Бабе Наде они не нравились. Мусор же был рассыпан по асфальту тонким слоем грязной бумаги, смятых стаканов и разбитых бутылок. В нём чувствовалось умиротворение. Он напоминал бабе Наде давно не навещавших внучатых племянников.
Ждать пришлось долго. Число ожидающих увеличивалось. Всё так же скалились они на бабу Надю бежевыми прямоугольниками своих прогорклых спин. Было противно. Ей даже захотелось спрятаться от всех них в безутешном плаче.
Похожий на труп её соседа Мишки, остов трамвая, дребезжа и лязгая, притормозил рядом с серым навесом. Ожидающие, толпясь и злобно перемигиваясь затылками, сгрудились около его дверей, пропадая один за одним в ненастном красно-жёлтом чреве. Баба Надя, стараясь не смотреть в чужие спины, пристроилась возле одной из толп. Смиренно дожидаясь своей очереди исчезнуть в трамвайном брюхе. В салоне агрегата оказалось не так уж дурно: смазливые старички лузгали семечки, с достоинством сплёвывая лушпайки на свои гениталии, дородные женщины с бидонами поглаживали зажатую в руках пузатую ношу, словно годовалых младенцев, молодёжь вела себя рассеяно-тихо, лишь изредка заглядывая в лужи, проплывающие по ходу трамвая. Баба Надя, язвительно протолкнувшись между двух трансцендентного вида инвалидов, жующих беззубыми ртами свою увечность, разместилась на трамвайном сиденье. От сиденья пахло тоской по любимым и похмельными фантазиями.
Баба Надя стала смотреть в окно. Город, в котором прошла вся её жизнь, лукаво подмигивал ей тысячами окон. Баба Надя не разделяла этого оптимизма. Город казался ей не многоглазым весельчаком, а бельмастым нищим, улыбающимся прохожим лишь для того, чтобы разжиться лишней копеечкой. Она перестала глядеть на окна и начала рассматривать идущих по тротуарам людей. Они как всегда куда-то спешили. На их лицах была запечатлена виноватая улыбка умерших сразу после родов младенцев. И только дети отчего-то смотрели на мир глазами озябших от прожитых лет стариков. За многие годы бабе Наде наскучили эти лица и эти взгляды, она помнила их ещё с детства. По асфальтовым мостовым задорно и непритязательно текла куда-то вода. Вода была старше её, и это обстоятельство понравилось бабе Наде.
Тем временем трамвай, миновав новые районы многоэтажек, словно нож в масло, погрузился в старую часть города. Неуклюжие каменные дома не пытались заигрывать с бабой Надей, напротив, смотрели на неё с нескрываемым укором, будто подозревая в чём-то. Сердце бабы Нади сжалось в комок, лишь изредка постукивая. Слава Богу, в этот момент угрюмые дома остались позади, и мимо трамвая потекла грязно-бурая зелень городского парка. Похожие на мечты девственника деревья успокоили бабу Надю. Они пели песню без слов, покачивая в такт стволами и протягивали к бабе Наде свои длинные корни.