Марта опять всхлипнула,
не в силах подавить подступивший комок к горлу, и еще больше размазала по щекам
расплывшуюся тушь.
«И еще этот русский, –
она вспомнила пьяную горластую компанию, сидевшую недалеко от них в том же
уютном подвальчике «У Яны», где они любили коротать время с Гонзой, когда тот
ненадолго приезжал из Праги. – Кто там был еще? Мадьяры? Югославы? Да какая разница!
Свиньи есть свиньи…».
Эта компания в течение
всего времени, пока она объяснялась с Гонзой, раздражала ее больше всего: их
разнузданный громкий смех, наглые заигрывания с девчонками, сидевшими возле
бара. Понимая немного русский язык, она слышала грязные слова, без которых не обходилась
ни одна русская речь. Вся компания хлестала финскую водку вперемешку с пивом –
и то, и другое на их столе было в огромном количестве вместе с закуской,
которую то и дело подносил официант.
Нагловатый русский был в
центре этого дикого пьянства. Он сидел в темно-бардовой тунике, совершенно
вспотевший от выпивки и духоты, царившей вокруг, с давно небритой щетиной.
Когда он начинал что-то рассказывать, вся компания на миг затихала и
внимательно слушала, стараясь понять каждое его слово, а потом взрывалась либо
одобрительными возгласами, либо оглушительным смехом, хлопая русского по плечу
и наливая ему в рюмку.
Марта не любила русских:
за их бесцеремонность, высокомерие, откровенное хамство. Она не любила их с тех
пор, когда еще девчонкой жила с матерью недалеко от военного госпиталя
оккупационного советского гарнизона, части которого были разбросаны по лесам
вокруг их городка. Марта видела, что там служили не только русские, но и
другие: черноволосые, курчавые, смуглые, как арабы или мулаты, раскосые, как
китайцы, говорящие на странных гортанных наречиях. Но для нее они все были
русскими, живущими неизвестно во имя чего на ее родной земле и чувствовавшими
себя здесь полновластными хозяевами.
Марта не любила русских.
Из-за них пострадал ее родной отец – скромный учитель истории, который
осмелился высказаться нелестно про русские танки на Вацлавской площади в Праге
в 68-м году. От этой неприязни в ней жило абсолютное равнодушие к тому, о чем
так много писали и говорили журналисты: какие-то новые русские президенты,
этнические и междоусобные войны внутри самой России, террористы, беженцы…
И вот теперь почему-то
именно в этом русском хаме, весь вечер сидевшем недалеко от них, она видела
причину краха своей любви и надежд. Ей казалось, что, не будь его рядом, она б
сумела поговорить с Гонзой как-то по-другому, не взорваться в ответ на его
снисходительные улыбочки, ухмылки и шутки. Однако Гонзу, похоже, все вполне
устраивало. Он то и дело поворачивался в сторону, где сидела пьяная хохочущая
компания, и весело подмигивал Марте, когда та готова была разрыдаться и
убежать.