— Дорога в Вилицу все время идет по такому лесу.
— Это для меня не новость, — улыбнулся Вольдемар, — я достаточно часто езжу по этой дороге.
— Но не ходите пешком и притом в сумерки. Неужели вы не знаете или не хотите знать, что вам грозит опасность?
Улыбка сбежала с лица молодого человека и уступила место обычной серьезности.
— Если бы я сомневался в этом, то пуля, на днях пролетевшая над моей головой, когда я возвращался из пограничного лесничества, наверное, сделала бы меня умнее.
— Ну, если вы уже имели опыт в данном отношении, то ваши постоянные поездки без провожатого являются прямо-таки вызовом, — воскликнула Ванда, не будучи в состоянии скрыть свой страх.
— Я никогда не выезжаю без оружия, а от выстрела из-за угла меня не оградит никакой провожатый. Если я начну выказывать страх и принимать всякие меры предосторожности, то моему авторитету наступит конец.
— А если бы та пуля попала в вас? — слегка дрожащим голосом спросила Ванда. — Вы понимаете, как близка была опасность?
Молодой человек слегка наклонился к ней и спросил:
— Так, значит, вы хотели спасти меня от подобной опасности, когда настаивали на том, чтобы я проводил вас?
— Да, — последовал еле слышный ответ.
Нордек хотел что-то сказать, но вдруг выпрямился, натянул вожжи и с горечью произнес:
— Вам придется ответить за это перед вашей партией!
Ванда обернулась к нему и посмотрела ему прямо в глаза.
— Да, потому что вы открыто объявили нам войну, хотя в вашей власти было предложить нам мир.
— Я сделал то, что должен был сделать; вы забываете, что мой отец — немец.
— А ваша мать — полька.
— Вам незачем с таким упреком говорить мне это. Эта роковая рознь уже стоила мне достаточно дорого.
— Да, но всякий другой постарался бы добиться примирения; при некоторых уступках между сыном и матерью оно было бы вполне возможным.
— Между сыном и матерью — может быть, но не между княгиней Баратовской и мной, — сухо и твердо произнес Нордек.
Ванда ничего не ответила; она осознавала, что он прав, а вместе с тем чувствовала, что этот человек, считавшийся холодным и черствым, сильно страдал от разлада со своей матерью. Он до сих пор не мог простить ей безграничную любовь к младшему сыну и полное равнодушие к нему, старшему.
Лес кончился, лошади побежали быстрее, и вскоре показался Раковиц. Вольдемар хотел свернуть на большую дорогу, но Ванда остановила его.
— Высадите меня, пожалуйста, у деревни, я пойду пешком.
Нордек несколько мгновений молча смотрел на нее, а затем спросил:
— Значит, вы не решаетесь показаться в Раковице в моем обществе? Да, да, я совсем позабыл, что этого вам никогда не простят. Ведь мы — враги.