Пытаясь отгородить молодого князя от наседавших отовсюду татар, Егор Тимофеевич сразу же, как начался бой, собрал вокруг него больше сотни воинов. Некоторое время им удавалось сдержать бешеный натиск орущей и галдящей толпы, но потом плотное кольцо, окружавшее Михаила Ярославича, стало быстро сужаться, и с каждым мгновением защитников у княжеского сына становилось все меньше.
Стройные крепкие ряды, увидев которые так обрадовался Ратибор, давно распались на мелкие клочки. Пропал из виду и сам воевода. Какое‑то время назад его блестящий шелом еще мелькал в окружении татарских малахаев, но затем скрылся с глаз.
Теснимые к реке горсточки храбрецов, осознавая, что за участь их ждет, продолжали рубиться до последнего вздоха. Словно попав в водоворот, отбивались они от крутящихся вокруг татар, а потом, сраженные, падали — кто с истошным криком, а кто молча — в страшный омут, на землю, укрытую кровавым месивом, в которое под копытами обезумевших лошадей превращались еще теплые тела.
Расправившись с очередным узкоглазым воякой, Егор Тимофеевич мельком оглядывал людей, орущих в бешенстве, истекающих кровью, пытающихся загородиться от смертельного удара, стонущих от бессильной злобы, искал среди них лицо сына и не мог найти.
Только когда солнце уже клонилось к закату, а рядом с князем Михаилом осталось всего несколько дружинников и он сам, прикрывшись щитом, из последних сил отражал удары сразу двух татар, воевода, проткнув мечом одного из накинувшихся на князя, глянул в сторону заката и увидел‑таки на мгновение пшеничную голову Андрея.
Андрей, будто почувствовав отцовский взгляд, повернулся к нему лицом. Полные отчаяния глаза отца на краткий миг встретились с синими бездонными глазами сына. В следующее мгновение голова Андрея безжизненно склонилась набок, и он кулем вывалился из седла.
С бешенством, с удесятеренной силой набросился Егор Тимофеевич на наседавших на Михаила врагов, с ходу срубив расплывшуюся в щербатой улыбке голову, загородил собой открытую для удара спину князя. Теперь, после гибели сына, он стал для него единственным дорогим существом на всем белом свете.
— К реке! — крикнул воевода хриплым, каким‑то чужим голосом и, увидев, что князь сквозь лязг металла, хрипы коней, ругань воинов, бьющихся не на жизнь, а на смерть, услышал этот крик и кивнул, пристроился за ним, чтобы прикрыть его отступление.
Михаил Ярославич медленно двинулся по узкой тропке, проложенной среди дерущихся, — дружинникам, отбивавшимся с отчаянием обреченных, на мгновение–другое удавалось отодвинуть от нее татар, которые после этого еще с большей злостью наваливались на русских, державшихся какими‑то нечеловеческими усилиями.