Через несколько дней Федос и Егор побывали на закладке вокзала и сухого дока. Попы служили молебен, певчие старательно выводили слова песнопений, а наследник престола с припухшим, помятым, непроспавшимся лицом равнодушно положил первые кирпичи.
После закладки дока мальчишки расстались: Федос выехал в уссурийское село Бакарасевку на постоянное жительство.
Накануне отъезда из Владивостока отец Федоса получил в переселенческом управлении свои шестьсот рублей, что сдавал в Одессе под залог. Приторговал на Семеновском покосе у китайца-ломовика старую, низкорослую, изъезженную лошаденку вместе с веревочной упряжью на медных кольцах и громоздкой, тяжелой на ходу телегой на больших колесах, совсем не похожую на привычную крестьянскую повозку. Погрузил на нее домашние пожитки, щелкнул ременным кнутом над ухом задремавшей коняги, свистнул устрашающе и тронулся в заветный путь.
Добраться до назначенного места нового жительства переселенцы могли на лошадях либо пешком: железную дорогу только собирались строить.
Как и в день отъезда из Одессы, лил холодный дождь. По раскисшей колеистой дороге, пролегавшей по берегу Амурского залива, задернутого моросливой дымкой, растянулся обоз из нескольких подвод. Рядом с телегами понуро шагали промокшие люди. Только малые ребятишки, накрытые рогожами или мешками, сидели на повозках, среди узлов и сундуков. Не у всех переселенцев были лошади. И безлошадные тащились пешком, далеко отстав от обоза. Некоторые подрядили китайцев-ломовиков довезти имущество: аренда подводы обходилась дешевле, чем покупка коня.
Федос, прикрывшись от ненастья куском рогожи, сидел на кованом сундучке, смотрел по сторонам и сравнивал увиденное с родными краями, покинутыми ради этой желанной земли, о которой отец говорил даже во сне.
А тут было на что посмотреть. Стояли дремучие, невиданные леса с высокими — под самое небо — деревьями. Простирались неоглядные целинные земли. Пестрели черными точками такие же бескрайние болотные мари. Текли быстрые, неспокойные реки — желтая, кипучая, пузыристая вода. На полях, лугах и болотах прошлогодние побуревшие травы в рост человека скрывали от глаз несмелую еще зелень здешней весны. Зато в лесах разгорался неудержимый праздник весеннего пробуждения: зелеными красками всех оттенков расписывались деревья, а на открытых полянках желтели, голубели, белели первые скромные цветы. Менял с каждым днем окраску, словно выцветал, становясь из лилового совсем белым, багульник на склонах сопок.
Смотрел Федос на дорогу, то ухабистую, то каменистую, то заболоченную, и вспоминал Владивосток, где остался его новый приятель — Егорка, с которым вряд ли доведется встретиться.