— Да я вообще ничего не видел! Нагнулся шнурок завязать, а тут грохнуло, кровь брызнула, я и упал на пол… А кто-то мимо пробежал, как конь с подковами. Может, это и не Боцман был…
— А кто? И куда он делся?
— Да я-то почем знаю?
— Вы с ним говорили об убийстве Валета? Он не высказывал подозрений, что это убийство организовал Гаркушин?
— Нет. Это не моя тема.
— А почему Гаркушин не взял его к себе в бригаду?
— Так у Гарика и спрашивайте! Хотя уже не спросишь…
Босой развел руками.
— Значит, ничего не знаете, — сказал Лис. — Ну-ну… А что в Тиходонск приезжал Еж?
— Какой еще Еж? — встрепенулся Босой.
— Мокродел московский! Про скелет в корабельном отстойнике слыхали? Неужели ничего не слышали? — Лис с сомнением покачал головой. — Вы же с Каскетом перетираете постоянно, а он всю Москву знает, должен и Ежа знать!
— Так у Каскета и спросили бы! — огрызнулся Босой, в то же время усиленно переваривая информацию. Неужели Гарик и вправду заказуху устроил через москвичей?.. То-то «законники» столичные короновать его ломанулись!
— А я спрашивал уже, — сказал Лис. — И Каскета, и Гуссейна, и всю вашу братию. Все они у меня уже перебывали, вот на этом самом стуле сидели…
— Да? — вроде удивился Босой, хотя в городе такие новости расходятся за четверть часа и он все прекрасно знал. — И что?
— Ничего, — Лис пожал плечами.
И как-то сразу утратил интерес к беседе. Босой вышел от Коренева в тяжелых раздумьях. Чего хотел Лис? Напугать? Намекнуть, что Гарика завалили неспроста? Или, как это у него всегда бывает, отвлечь внимание от чего-то важного? Но от чего именно?
Босой мог ломать голову сколько угодно. Остальные, кто был сейчас в этой часовенке, тоже могли теряться в догадках. Но никто и предположить не мог, что всю эту карусель с допросами Лис затеял не ради Гарика, не ради Боцмана или Валета… А только ради того, чтобы, не вызывая ничьих подозрений, встретиться с одним-единственным человеком и сыграть на глубоко затаенных в его душе струнах мести, ревности и обиды — самых сильных побудительных мотивах почти всех преступлений. И этот человек сейчас стоял рядом с ними.
— …Видя близкий конец жития моего и помышляя недостойных мыслей, деяний же, Всечистая, душу мою делательницу, жестоко бываю поражаем стрелами совести: но преклоншися, милостивно буди мне, Предстательница…
Карпет в нетерпении переступал с ноги на ногу. Ему казалось, что отпевание никогда не закончится. В левой руке свеча, правой Карпет крестился вслед за батюшкой, а когда не крестился, то сжимал в кармане куртки тяжелый металлический предмет, похожий на лимон. Скорее, скорее бы. Иногда он не выдерживал, бросал короткий взгляд на Каскета, который стоял по другую сторону от гроба и ни о чем не подозревал. Свеча в его руке начинала дрожать, руки потели, и Карпет отводил глаза. Он боялся, что не дождется конца церемонии. Может, прямо сейчас? И дело с концом! Заноза в душе превратилась в раскаленный осколок, он ворочался, раздирая сердце и обрывая нервы. Хорошо, что он принял две таблеточки и запил коньяком. Это бодрит, поднимает над окружающими, прямо к расписанному ликами святых куполу.