Дорога закончилась через пятьсот ярдов, возле заднего бампера двадцатилетнего «доджа-омни». Он был припаркован в голом грязном дворе у последнего трейлера, единственного здесь жилого места со спутниковой антенной сбоку. Я осторожно вылез из автомобиля. Позади трейлера, в том месте, где земля сходила в реку, лежала груда мусора. На веревке висело кое-какое белье. В одном из окон горел свет.
Я постучал в алюминиевую дверь.
Открывшая дверь женщина определенно была той, которую я искал. Ее лицо и руки были сильно изуродованы огнем и стеклом, когда она прыгнула в окно, чтобы спастись от огня. Правая сторона ее лица представляла собой сплошной кошмар, длинные шрамы, сморщенные и белые, шли через все лицо. У нее были растрепанные седые волосы, очки с толстыми стеклами в розовой оправе, во р У сигарета с пластмассовым мундштуком.
– Кто вы, черт возьми? – воскликнула она. – И что вы делаете в моем доме так рано в это гребаное утро?
– Мэм, меня зовут Ворк Пикенс. Я приехал из Солсбери. Извините, что беспокою вас в столь ранний час, но это очень важно, я хочу поговорить о вашей дочери.
– Какого черта я должна говорить с вами?
– Честно сказать, у меня на это нет ответа. Вы не знаете меня и ничем мне не обязаны. Я просто хочу кое-что спросить.
– Вы желаете говорить о моей дочери? Вы полицейский, репортер или кто-нибудь еще? – Она посмотрела на меня сверху вниз.
– Нет. Я ни один из этих троих.
– Тогда кто вы?
Я проигнорировал ее вопрос.
– Вирджиния Темпл. Это ваша дочь, правильно?
Она сделала затяжку через пластмассовый мундштук, изучая меня глазами рептилии.
– Она вышла из меня, если это то, что вы подразумеваете. Но она мне никакая не дочь.
– Я не понимаю, – сказал я.
– Та девочка уже была окончательно разрушена, когда ей исполнилось десять. Она больше не являлась моим ребенком, даже тогда. Но когда она это сделала со мной, когда устроила пожар и убила мою Алекс ну, в общем, я решила, что она больше не моя дочь.
Я не мог отвести взгляд от шрамов и думал о том, каково это – пробудиться в пылающем огне.
– Я сожалею по поводу вашего мужа.
– Вы действительно тупой? – спросила она. – Меня не волнует он – это ничего не стоящее дерьмо. Он получил по заслугам, и мне лучше, когда он мертв. Я говорю о своей Алекс – Ее глаза затуманились слезами, и она смахнула их.
– Алекс? Я не понимаю.
– Алекс была тем единственным, что оставалось хорошего в моей жизни.
Я стоял смущенный и ничего не понимающий.
– Мэм…
– Черт побери! Алекс – это моя другая дочь, мой ребенок. Ей было семь, когда все случилось. Та сука Вирджиния убила ее тоже. Разве вы не знали этого?