Голубое небо и он, взлетающий в вышину. Сильные руки отца высоко подбрасывают его, трёхлетнего. Замирает сердце, восторг от свободного полёта вместе с дыханием врывается в лёгкие. Черты отцовского лица размыты, но зато он чувствует запах, когда его тельце крепко подхватывают и прижимают к широкой груди.
Яркая зелень листвы с красными вкраплениями ягод. Ласковые руки матери, пахнущие малиной. Глеб ест прямо с её ладоней. Поднимает светящееся радостью лицо, и видит испуганные глаза.
- Глеб, мне страшно!
Вспомнил! Он вспомнил. Безжизненные глаза, гладко выбритый череп, вылетевшую из шприца иглу, после которой наступила беспросветная и безграничная тьма. Которая его сейчас и терзает.
- Глеб, мне страшно!
Серые глаза с испугом смотрят на него. Лиза! Она тоже в опасности!
Скрипя зубами от боли во всём теле, он начал подниматься с холодного каменного пола.
Екатеринбург. 8 августа 1918-го
- Помилуйте, Михаил Константинович, на дворе двадцатый век, а то, что вы изволите говорить – форменное мракобесие!
- И вас, милостивый государь, поразила язва либерализма!
- Я буду руководствоваться исключительно фактами. И на их основе делать следственные выводы. А сейчас позвольте откланяться, меня ещё ждут дела.
Генерал Дитерихс холодно кивнул. « Глупец и мальчишка», - раздражённо подумал он, когда дверь закрылась. Это не обычное преступление. Это событие, которое перевернёт всю последующую историю. Тут одними следственными выводами не обойтись.
Генерал встал и подошёл к раскрытому окну. Город жил своей обыденной жизнью, если жизнь в такое смутное время можно назвать обыденной.
Он инкогнито прибыл в Екатеринбург, чтобы лично встретиться с судебным следователем, которому поручено вести следствие по делу об этом страшном и подлом убийстве. Сергеев показался ему безынициативным, и не очень умным человеком. Вряд ли он являлся кандидатурой лучше Намёткина, но сейчас выбирать собственно было не из кого. К тому же его утвердила коллегия окружного суда.
Генерал был убеждённым монархистом и сейчас его интересовал ответ на один вопрос: остался ли хоть кто-то из царской семьи, чтобы единственная в России легитимная власть могла продолжиться?
В дверь постучали.
- Ваше превосходительство, - голос с лёгким акцентом принадлежал адъютанту Свободе, - к вам посетитель.
- Чего стоит, поручик мой инкогнито, если по прошествии двух часов после прибытия меня начинают одолевать ходатаи? Что, кто-нибудь из окружения Войцеховского проговорился?
- Это… священник, - пожал плечами адъютант.